– Но надо же было кому-то починить компьютер! Барахлил ведь, – вызывающе тряхнула она челкой. – Интересно, сколько еще клиентов подобрал твой родственничек…
– Яцусь? Да нет же, он, наверное, вписал данные этой пани, а потом в компьютере что-то сломалось. – Тут Вебер вспомнил о Кларе: – Эта современная техника так быстро портится, что просто не поспеваешь за прогрессом, – похлопал он по монитору.
– Ну, коль уж вы были у нас отмечены, – заискивающим тоном вмешалась пани Вебер, – будьте любезны, взгляните сюда, – пододвинула она к Кларе скоросшиватель. – Может быть, покупатель вашей квартиры – один из наших клиентов? Иногда люди подписывают соглашение, а потом у нас за спиной договариваются между собой…
Ночь для Клары началась у входных дверей, словно в исповедальне. Стоя в темной прихожей, она через цепочку выслушивала Яцека Вебера. Тот, сгорбившись, преисполненный смирения, прикладывал руку к груди.
– Вы позволите мне объяснить?
– К чему мне ваши объяснения? Это бизнес вашей семьи. Ключи мне не нужны, завтра новый хозяин поставит другой замок.
То, что Яцек обвел вокруг пальца Веберов, не вызывало в ней возмущения – они сами смахивали на плутов. Она злилась на себя: надо же, дать себя так одурачить! А ведь он ей даже понравился.
– Это не то, что… – Он покорно склонил голову.
– Квартиру я продала, а все остальное меня не интересует.
Она знала подобных товарищей. Такие, как правило, горлопанят возле уличных лотков, а потом, бывает, дорастают до открытия собственного магазина и далее основывают серьезное дело. Вот и этот тоже старается раскрутить собственный бизнес. Во времена беззакония легальное воровство именуют предпринимательством.
– Будешь больше какать – будешь меньше плакать, – безотчетно произнесла она детский стишок, вдыхая застоявшийся пыльный запах лестничной клетки.
– Простите?
– Это вы уж меня простите, я устала, – намеревалась она закончить разговор и закрыть дверь. – Хотя, знаете… Все-таки вы мне порядком… накакали.
– Я бы сам купил вашу квартиру… – Раздался характерный щелчок выбитой пробки, и на площадке погас свет.
– О, не удивляюсь, вы столько раз ее осматривали, что и мне бы на вашем месте здесь понравилось. Спокойной ночи.
Клара закрыла дверь и какое-то время прислушивалась, ушел ли Яцек. За спиной у него она успела заметить цветы. «Отнеси-ка ты их лучше своей тетке», – с жалостью подумала она обо всех Веберах – поникшей шкварке, ее муже во вращающемся кресле и хитром племянничке. У самой Клары не было родственников: те, что по линии отца, куда-то запропастились с его уходом из семьи, а мать, единственная дочь своих родителей, которых она потеряла еще в детстве, не горела желанием поддерживать контакты со своей дальней родней. Эти связи, так или иначе, полны садомазохизма: мазохизм заключается в невозможности разорвать кровные узы, а садизм – в необходимости их поддерживать хотя бы в праздники, подвергая ревизии список взаимных обид.
На площадке залаяла собака, и Клара расслышала испуганный возглас: «Кто это?!» того самого старика с таксой; он, видимо, наткнулся на стоящего в темноте Яцека.
– Опять электричество испортили! – выглянула соседка из квартиры напротив. – После смерти Моравской никакого покоя нет, днем и ночью тут ошиваются.
– А знаете, эта ее дочка, Клара, уже в «скорой» не работает, уволили ее, теперь в агентстве подрабатывает. – Старичок пытался взять на руки лающую собаку.
– Ой-ой, – соседка заметила все еще стоящего у лестницы Вебера и слегка прикрыла дверь. – Если б старуха дожила… Она ведь дочку на докторшу учила. Вот я вскоре тоже отправлюсь в мир иной и все ей там расскажу, пусть призовет свою Клару к порядку, а то стыд-то какой!
– Не закрывайте, посветите мне, – попросил старичок, направляясь к щитку, из которого сыпались искры.
Клара не собиралась вмешиваться в разговор госпожи Альцгеймер с господином Паркинсоном. Их старческие роптания на лестничной клетке – этой единственной сцене, где они чувствовали себя как минимум участниками некогда слаженного хора, подыгрывающими себе перестуком по водосточным трубам и радиаторам отопления, – не слишком ее волновали, однако ради памяти матери она все же решила объясниться и резко открыла дверь:
– Я не говорила, что съезжаю? – крикнула она так, чтобы донеслось и до глуховатого старичка, и до всех, кто подслушивал их под дверями. – Я съезжаю, и люди приходят смотреть квартиру. И этот господин тоже из а-гент-ства не-дви-жи-мо-сти. Проходите, пан Яцек.
Зажегся свет. Вебер торопливо воспользовался приглашением и тут же уселся в прихожей прямо на коврик для ног.