Я думала, что пассажиры угощают меня рисовой похлебкой из вежливости, но на самом деле ими двигало любопытство. Как только я вытащила свои бутерброды и принялась есть, несколько десятков людей уставились на меня без всякого стеснения, комментируя каждый откушенный кусок. Ну это еще ничего, можно привыкнуть, все-таки третий класс, кроме меня, ни одного иностранца. Хуже с туалетом: просто дыра, даже дверной задвижки нет. Я им не пользовалась. Я довольно вынослива – выносливее, чем кажусь на первый взгляд. (Быть может, тебе это следует учесть на будущее, ха-ха-ха. Кстати, отец не жил с нами, зато между мной и матерью всегда были мужские отношения – никакого нытья, женских истерик… Думаю, она так воспитала меня именно потому, что отец не жил с нами: вместо мужчины в нашем доме царили мужские принципы.)
Ночью выключили радио и свет, мы взгромоздились на свои нары. Представь себе, какие они и сколько их в вагоне, если их скрип заглушал шум самого поезда… И тараканы. Они лезли отовсюду: из щелей деревянного пола, из стен… Я могу взять в руки крысу, змею, могу препарировать труп, но тараканы… Всю ночь я просидела, завернувшись с головой в плед; чтобы не бегать в туалет – не ела и не пила. По истечении двух дней, совершенно задеревеневшая, я вышла на перрон в Шангу. Аил дождь. Тысячи людей отыскали своих родственников или какой-то транспорт – и только я стояла и стояла на перроне, и у меня болел живот. Я было подумала о привокзальном туалете, но, представив, каким он можем быть, предпочла описаться – под дождем этого все равно никто бы не заметил.
Моим единственным удовольствием за несколько дней было это первое мгновение одиночества на абсолютно опустевшем перроне. Я пошла в зал ожидания переодеться. Ко мне подошла какая-то тетка; оказалось, что она мой гид, для удобства назовем ее леди Пикси, поскольку она похожа на мышку Пикси или Дикси из диснеевского мультика).
– Добрый день, вы хоросо себя цувствуете? – Она говорила по-английски скорее с каким-то свистом – как выяснилось, из-за отсутствия нескольких передних зубов, – нежели с акцентом. Па перрон за мной она не вышла: «Ведь идет доздь. Болъсой доздъ».
И она была права. Очень даже права, поскольку солидарных с ней – миллиард. Мне пришлось в этом убедиться позже».
«Гостиница кошмарная, больница тоже. Как тебе определение местного свинства: «Грязь нужна для того, чтобы не пораниться о действительность»?
«Good[14] масына, масына!» – хвастались в больнице западным барахлом, выброшенным на благотворительность.
Акупунктура, по мнению китайцев, – это суеверие, будущее за антибиотиками, их рекомендуют принимать даже от болей в желудке. После работы я возвращаюсь в отель и учу китайский. Только вот зачем? Со мной никто не разговаривает.
Спасибо, что следишь за квартирой и помогаешь Иоанне. Знаешь, чего мне больше всего недостает, о чем я мечтаю? О большой бутылке средства для мытья посуды. В целях дезинфекции я бы облила этой жидкостью всю свою комнату, а заодно и себя. Везде пахнет прокисшим молоком и разваренным рисом. Есть один большой европейский магазин, но там только продовольствие. По нему, как по музею, водит меня студент отделения английской филологии, на нем красная с золотом лента. Я покупаю там очень дорогое английское печенье к чаю.
Насчет того, что ты написал… Ты прав, такая уж я есть. Пет, Яцек, за тот цирк с квартирой я на тебя не обижаюсь. Видимо, всему свое время. Гели бы ты открылся мне раньше… быть может, вовсе не было бы так хорошо. А так… все немного иначе. Во всяком случае, в нашу пользу».
«Я уже говорила, что вынослива и упряма. Я приехала сюда, чтобы чему-то научиться. Но больница здесь не такая, как мне обещали, гостиница тоже не такая… вообще все не так. Очень даже не так.
В университетской столовке я встретила первого не-китайца, его зовут Рене. Он полвека изучал синологию, и от европейца в нем осталось не так уж много. Вместо приветствия он принялся надо мной смеяться:
– Это тебе еще зачем? – Он сорвал с моего больничного передника идентификационный бейджик. – Bene, bene.[15] Ты знаешь итальянский? Китайского наверняка не знаешь.