– Кому нужны ваши «умные дома» в этой стране, пан Яцек?! – говорили рабочие, когда он оформлял им бумаги на биржу труда. – Мы-то работу найдем в мгновение ока, но вы желающих купить ваши «умные дома» – черта с два найдете. Нормальные люди не хотят жить в консервных банках, как погорельцы в контейнерах.
Когда Яцек только брался за производство, он считал иначе. «Эрго» – идеальные дома для поляков: их легко собирать и транспортировать, функционируют они на солнечных батареях, долговечные и недорогие.
– В нашем климате такие дома простоят полвека, в тропическом – меньше, – убеждал он заказчиков. – Если произвести определенные переделки, можно подключить такой дом к отоплению.
Яцек не собирался становиться благотворителем, но, если товар не продается полгода, перестаешь чувствовать себя и бизнесменом. Недорогие конструкции «умных домов» мертвым грузом осевшие на складе, Яцек передал жертвам цунами в Индонезии. Нельзя сказать, чтоб это был совсем уж бескорыстный поступок: избавившись от «умных домов», можно было отказаться от недешевой аренды склада.
В полевых условиях, без подключения электричества и водоснабжения, из «Эрго» молено было соорудить довольно приличный барак. А ведь через Польшу, в особенности через польские деревни, тоже прокатилась волна цунами – алкогольного цунами. Однако пострадавшие от него предпочитали жить в своих обветшавших избах. Более предусмотрительные, например гурали,[23] строили себе жилища на века.
– Погляди. – Яцек оторвал руку от руля, указывая Кларе на двухэтажные дома, мимо которых они проезжали. – Голый камень, даже без штукатурки.
– Вероятно, на отделку им уже не хватает денег.
– Как раз нет, отделать такую избушку – пустяк, если учесть, сколько они вбухали в фундамент. Крепости себе строят, деревенская готика, смотреть страшно. А эти жалкие бетонные колонночки… Видишь? Ну кто это придумал?! Должно быть, хотелось дворцовых колонн, а это что – торчат перед дверью, как канализационные трубы…
Они ехали через Цешин в Австрию, на горнолыжный курорт, где бывали уже неоднократно и облюбовали себе пансионат в Пелзене.
– Давай поспим немного, я не выдержу, – сказал Яцек за Вельском, сворачивая на Щирк.
– Я поведу.
– Мне нужно отдохнуть, полежать.
Почти всю дорогу он молчал и отмахивался от Клары, когда та пыталась вовлечь его в разговор. Нервировало его и радио – чем дальше от Варшавы, тем меньше шансов поймать волну со сносной музыкой. Эфир был переполнен праздничными пожеланиями и прочей болтовней, которая, будто сладенькая дерьмовая глазурь, таяла в ушах и облепляла мозг.
– Убить бы их! – злился Яцек и выключал радио, но через четверть часа снова ловил волну.
Кларе было безразлично, что слушать, о чем молчать. Она надеялась, что хандра Яцека скоро пройдет. Неделю назад, за рождественским столом, когда они делили облатку,[24] Яцек достал из пиджака упаковку прозака[25]и проглотил первую таблетку, заев ее борщом.
– Это мой подарок тебе, – поцеловал он Клару. – Видишь, я сделал так, как ты хотела.
Он все чаще закрывался в своей комнате, не разговаривал или раздражался по пустякам. Если поначалу его скверное настроение быстро проходило, то осенью, после краха фирмы, приступы грусти и тоски перешли в неизменно угнетенное состояние духа. Яцек не соглашался проконсультироваться у Павла, знакомого психотерапевта, а идти к незнакомому врачу тем паче не хотел. Клара выписала ему таблетки, подтвердив тем самым свою капитуляцию подписью и печатью: она ведь сдалась, Яцек не слушал ее советов, не позволял себя колоть. Поражение она потерпела и как жена. Он заговаривал с ней, лишь когда злился, словно один только гнев и мог вывести его из онемения – гнев на Клару, на остальных людей, гнев по всяким пустякам.
В четырехзвездочном отеле им дали номер с террасой. За окном шел снег. За стеной раздавались любовные стоны соседей.
– Дешевка! – Яцек ударил в стену рукой. – Гипсовая пластина. – Потом он принялся проверять стену со стороны коридора, в котором отдыхающие играли в настольный теннис и в бильярд: – Вот здесь звукоизоляцию сделали по нормативам.
Стоны пары, занимавшейся любовью, на мгновение стихли – и тут же возобновились на прежней высоте. Клара, не снимая куртки, подошла к окну. Под аккомпанемент мужских «охов» и женских «ахов» в воздухе кружились хлопья снега, подгоняемые легкими порывами ветра.
– Так что, попросить другой номер? – спросила она, направляясь к телефону.
24
Облатка – пресная лепешка, которую по католической традиции члены семьи после возвращения из костела делят за рождественским столом.