При разборе обеих книг я начну с раньше появившегося произведения Циглера.
Уже в самом своем названии Циглер сделал промах. Если он хотел дать критику социал-демократических теорий в связи с учением Дарвина, он должен был не мою книгу сделать предметом своей критики: с моей стороны было бы беспримерной дерзостью, если бы я считал себя одним из социалистических теоретиков. Для этой цели он должен был взять сочинения Маркса и Энгельса, на чьих плечах мы, остальные, стоим. Этого он благоразумно не сделал. Он не мог также рассматривать мою книгу как своего рода сочинение партийно-догматическое, так как я определенно заявил в ней, а именно во введении, насколько, как мне кажется, моя книга может рассчитывать на согласие моих партийных товарищей. Циглер не мог этого не заметить. Если он все же выбрал такое название, то он, конечно, здесь заботился более о пикантном, чем о правильном.
Теперь я прежде всего должен отбросить тяжелое оскорбление, наносимое Циглером Энгельсу своим утверждением, будто Энгельс в сочинении «Происхождение семьи, частной собственности и государства» принял без критики всю теорию Моргана. Впрочем, Энгельс пользуется в ученом мире слишком большим уважением, чтобы упрек Циглера мог произвести там какое-нибудь впечатление. Объективное изучение сочинений Энгельса показывает даже неспециалистам — к таковым в данном случае не принадлежит Циглер, — что он принял взгляды Моргана лишь потому, что они совпали с взглядами и исследованиями его самого и Маркса в той же области. Приняв эти взгляды, Энгельс обосновал их и своими собственными доводами, так что противникам было бы невозможно оспаривать их с надеждой на успех. Все, что Циглер, главным образом на основании Вестермарка и Штарке, приводит против взглядов Моргана, Энгельса и всех тех, которые в существенных чертах согласны с Морганом и Энгельсом, — все это шатко и несостоятельно и показывает поверхностность воззрений, которая отнюдь не повысила моего уважения к людям науки циглеровского покроя.
Циглер боится (стр. 15 его сочинения), что и против него будет выдвинута клевета, которую я будто бы направил против большей части современных ученых, обвиняя их в том, что они пользуются своим научным положением к выгоде господствующих классов. Я решительно протестую против обвинения в клевете на кого бы то ни было. Обвинение в клевете, видимо, очень легко срывается с пера у наших профессоров, как это показывает также и нападение Геккеля против меня (см. стр. 315 настоящей книги).
Все, что я пишу в этой книге, является, насколько я высказываю свои собственные воззрения, моим глубоким убеждением, которое может быть ошибочным, но ни в коем случае заведомо ложным, а только последнее и было бы клеветой. Я не только верю в то, что высказал относительно большей части наших ученых, но мог бы доказать это многочисленными фактами. Однако я удовольствуюсь тем, что наряду с мнением такого человека, как Бокль (см. стр. 312 настоящей книги), приведу мнение Фридриха Альберта Ланге, который на стр. 15 второго издания своего «Рабочего вопроса» говорит о фальсифицированной науке, которая по первому знаку капиталистов отдается в их распоряжение. И, разобрав далее господствующие взгляды на государственные науки и статистику, Ланге продолжает: «То, что подобные воззрения (монархические) оказывают свое воздействие и на людей науки, легко объясняется разделением труда в духовной области. При редко встречающейся свободной философии, собирающей все науки в один световой фокус, даже наши самые знаменитые ученые-исследователи — в известной мере дети всеобщего предрассудка: они, правда, очень хорошо видят в своем узком кругу, но вне его они не видят ничего. Если присоединить к этому несчастью оплачиваемой государством и ремесленно преподаваемой «философии», которая всегда готова объявлять существующее разумным, то откроется достаточно оснований сдержанности в тех случаях, где сами научные вопросы совершенно непосредственно приводят к элементам будущей мировой революции, как это имеет место в законе борьбы за существование».
Эти разъяснения Ф. А. Ланге ясны. Они не нуждаются в дополнениях. Подробности Циглер найдет у Ланге в первой и второй главах его книги. Циглер говорит далее, что ему советовали не приниматься за сочинение против меня, а вместо этого окончить уже давно начатую книгу по эмбриологии, «что было бы полезнее для его карьеры». Я тоже думаю, что это было бы разумнее не только для его карьеры, но и для его научной репутации, которая не возросла от книги, направленной против меня. Я не могу здесь подробно входить в рассмотрение возражений Циглера против взглядов на отношения полов у племен, стоящих на низшей ступени человеческого развития. Эти отношения, со времени Бахофена и Моргана, все более и более делаются предметом научного исследования. Не проходит почти ни одного дня, который не приносил бы новых и убедительных фактов в духе воззрений Бахофена — Моргана, и я сам в первом отделе предлагаемой книги привел для широких кругов несколько новых фактов, которые, по моему убеждению, точно так же бесспорно доказывают верность этих взглядов. Появившаяся между тем, работа Кунова «Родственные организации австралийских негров», о которой я говорю в первом отделе этой книги, дает не только массу новых фактов в том же направлении, но, кроме того, подробно разбирает взгляды Вестермарка и Штарке, на которые опирается Циглер, и опровергает их самым основательным образом. Ради сбережения места я направляю Циглера к этой работе.
Там, где Циглер сам старается доказать, что единобрачные отношения между мужчиной и женщиной являются «обычаем, основывающимся на природе» (стр. 88 его книги), он делает труд доказательства уж слишком легким для себя. Сначала единобрачные отношения вытекают у него из чисто психологических оснований: «любви, обоюдного страстного желания, ревности», но затем он говорит, что брак необходим, «ибо через публичное заключение брака муж по отношению к обществу признает обязательство остаться верным своей жене, заботиться о ней и, воспитывать своих детей». Итак, сначала моногамия — «обычай, основывающийся на природе», отношения, вытекающие из «чисто психологических оснований», то есть нечто законам природы само собой понятное, а несколькими страницами далее брак определяется как законное принудительное учреждение, созданное обществом для того, чтобы муж оставался верен своей жене, заботился о ней и воспитывал своих детей. «Разъясните мне, граф Эриндур, это раздвоение природы». У Циглера добрый гражданин погубил естествоиспытателя.
Если публичное заключение брака необходимо для мужа, чтобы он остался верен своей жене, заботился о ней и воспитывал своих детей, то почему Циглер не говорит ни единого слова о таких же обязанностях жены? Он невольно сознает, что жена в современном браке находится в подчиненном положении, которое заставляет ее всегда делать то, что от мужа должно быть еще только получено путем особого торжественного обязательства, в бесчисленном числе случаев нарушаемого.
Циглер, однако, не настолько ограничен и невежествен, чтобы не знать, что, например, еще в Ветхом завете основой патриархальной семьи была полигамия,[9] которой предавались все патриархи до царя Соломона, и их от этого не удерживал обычай, «основанный на природе», а «психологические основания моногамии»[10] не оказывали на них никакого действия. Полигамия и полиандрия,[11] существовавшие в историческое время целые тысячелетия, — из них первая еще ныне признается на Востоке социальным учреждением многими сотнями миллионов людей — противоречат самым решительным образом приводимым Циглером «естественнонаучным» основаниям и доводят их до абсурда. Именно к абсурду приходят, если пытаются судить о чужих обычаях и социальных учреждениях с точки зрения ограниченных буржуазных предрассудков и ищут естественнонаучных оснований там, где имеют значение лишь социальные причины.