• 5 • В биографии человека наступает решительный момент, когда обнаруживается, что он никак не может вступить в брак; в подобной ситуации было бы катастрофической ошибкой сделать своей судьбой отказ от брака — отказ, к которому принуждают сами жизненные обстоятельства. Само по себе отсутствие чего-либо никогда не может ни заполнять жизнь, ни созидать ее: такого рода отсутствие лишь указывает на некую ущербность, на недостающее. Для того чтобы иметь значение положительного и обогащающего акта, чтобы быть истинным, отказ от чего-либо конкретного, от какой-либо ситуации должен быть условием для полного и свободного принятия другой ситуации, отправной точкой для осуществления призвания, не пассивно претерпеваемого, но осознанного и понятого, взятого на себя, призвания, которое заполнит всю жизнь.
"Под ногами вода, глубиной в три тысячи взмахов руки пловца", — такова ситуация веры по Кьеркегору, что и делает ее взрывной, исключающей всякий конформизм. Трансцендентный эгоизм, исключительная озабоченность каждого лишь своим собственным спасением искажают сущность евангельского Благовестия, которое есть, прежде всего другого, полное освобождение от тирании "Я" и "моего". Желание принадлежать самому себе привело Адама к падению, ибо "тот, кто хочет спасти свою душу, потеряет ее". Тот, кто ищет счастья, должен забыть само это слово, и тот, кто говорит, что он слабая тварь, противоречит вере, ибо тому, кто нуждается в силе, достаточно немедленно ее проявить: действие Божье осуществляется внутри действия человека.
Человек не может думать только о себе самом. Он должен думать о Боге, о ценностях Царства, о спасении всех, об уничтожении не идеи только, но самой реальности ада. Невозможно не принять идею ада, но, приняв ее, невозможно остановиться на этом, потому что, если ад существует, то каждый верующий должен сказать: "Он для меня одного", как говорил преп. Антоний Великий. Даже один единственный осужденный что-то отнимает от радости всех праведных. Премудрость Божья постулирует конечную интеграцию. Мрачная, инфернальная сторона существования тоже получает свое разрешение, даже если оно придет за пределами того, что называется "веками веков", причем это евангельское выражение скорее всего обозначает очень большой отрезок времени. Сможет ли полнота Богочеловеческого архетипа оставаться вечно разделенной на рай и ад?[372] В церкви великомученика Георгия Победоносца (близ Новгорода) можно видеть фреску XII века с изображением святого, побеждающего дракона. Но святой — безоружен, а дракон — не убит. Св. Георгий сидит на коне, а некая царица — образ Церкви — держит на привязи дракона, который покорно следует за ней. Редкая по смелости своего проникновенного видения композиция показывает злого духа не уничтоженным, но обратившимся; в то же время зло, которое в нем, снова оказывается отправленным в небытие.
Вера — это позиция крепкого, всесильного перед лицом изнемогающего, перед лицом смерти и демонических сил. Только в условиях этого мира мы выбираем между "да" и "нет"; перед Лицом Божьим глубина свободы — это "да", единственное "да будет". Это "да" есть полная победа над всеми заботами, всеми нуждами этого мира, и над тем, что некоторые современные философы называют "бытием-к-смерти". Смерть не есть остановка, но действие,сопротяженное всей линии нашей жизни; уже в Крещении, в зародышевом состоянии она есть та смерть, которая делает нас участниками Воскресения. Действительно, для верующего она не впереди, но позади, потому что она — во времени; вера же полагает себя в вечном настоящем, и Евангелие возвещает, что верующий уже перешел от смерти к Жизни вечной (Ин.5.24; ср. 1 Ин.3.14). Евхаристический реализм уже делает нас бессмертными. Эта метаморфоза совершается действием духа, который переворачивает условия и тем самым изменяет их экзистенциальный коэффициент. Вот почему, производя величайшую из революций, христианство не избегает страдания, но принимает его и претворяет необходимость в свободу.
Невыносимым является не страдание как таковое, а страдание нелепое и непонятное; нестерпима тупая, слепая, навязанная извне судьба; невозможно смириться с горечью погубленной жизни, растраченных дарований.
"...Возьми крест свой и следуй за Мною" (Мк.8.34), — сказал Христос. Никакого патологического самолюбования в скорби, никакой покорности, направленной на пассивное терпение, но — скрытая Благодать креста, которая говорит: "Пойми твое страдание и сделай его светлым, просвещающим; судьбу, тебе выпавшую на долю, претвори изнутри в судьбу, свободно избранную". Быть самим собой — это значит осуществить идею Бога о тебе, двигаться внутри этой идеи как своей собственной. Наше наиболее глубокое "я" как раз и не является исключительно "нашим", не есть sui generis. Мы можем по-настоящему понять самих себя, если только постигаем, что "вечно получаем" собственную личность, что она, по словам преп. Максима Исповедника, есть "личность по благодати". В высшей точке богоуподобления она делает нас самих "безначальными"; но поскольку она — "по образу Божию", она вечно воспринимается нами и сохраняется лишь в меру безоговорочного снижения нашей самооценки, преодоления всякого самодовольства ("авторитмии", как говорят святые отцы) и сознания нашей полной трансцендентности по отношению к Богу.
372
В своей проповеди на Книгу Левит Ориген говорит, что Сам Христос не может наслаждаться полнотой Своего Тела, пока из Него исключен хотя бы один член: "Если предположить, что око здраво и зрение в полном порядке, но других членов у него не достает, то какая радость будет у Него?.. Есть только одно тело, которое ждет своего искупления". Общение святых в святом предполагает весьма таинственное общение во мраке, который окружает homo viator (человека в пути), общение в пределах всего Тела, пребывающего в ожидании: "Авраам ожидает еще, и Исаак, и Иаков, и все... ожидают нас, чтобы получить с нами совершенное блаженство" (/n Levit.hom., 7,2)