Образ Иова глубоко символичен; он взмывает, как стрела, и вызывает отголосок на земле и особенно на небесах. "Договор" в его упрощенном понимании оказывается превзойденным, и является сокрытый "совершенно другой"; вот почему постыжены друзья Иова — прямо линейные "законники". "Бедный" Иов пророчествует и предображает судьбу "богатого" — Бога. Бог приподнимает покрывало Своей тайны и является как Божественный Иов. С этого момента слишком оптимистически настроенные богословы рискуют очутиться на месте "друзей" Божественного Иова. И уже не человеческая рука закрывает уста Иова, но — пророчески — рука Христа; она пронзена, и человек видит сквозь нее. Крест умиротворяет гнев Яхве против человека. Крест усмиряет человеческий бунт против Левиафана с каменным сердцем. Сквозь пронзенную руку человек смутно видит сердце Иова-Богочеловека ("страшный аргумент" креста в диалектике Ивана Карамазова). Это видение недосягаемо ни для какой прямолинейной апологетики бесчисленных "друзей", оно открывается только Божественной Софии: "Мои мысли — не ваши мысли" (Ис.55.8); и оно открывается перед Богородицей, так как Ее сердце заранее пронзено оружием[295]. Если завет Яхве с избранным народом делал из этого народа "супругу" Яхве, то это было еще по правилам общества самцов. Бог монотеистический, мужского рода внушает страх и трепет; договор юридического характера не оставляет места для "благого и Божественного Эроса"[296]. Человек полностью подчинен закону. Женщина имеет лишь второстепенное значение, и поэтому софианические ценности не признаются. Но "дело Иова" вызывает анамнез Софии, этого свидетеля на небе в пользу Иова, который борется за Бога против Бога.
Юнг представляет очень богатый выбор софианических текстов (Притчи Соломоновы, Премудрость Иисуса сына Сирахова, Премудрость Соломона). София является как радость Бога и чад человеческих (ср. Прем.8.30-31); образовательница миров, она полагает себя как их высшая энтелехия[297]. Но главным образом она раскрывает женский аспект Божественных энергий[298], который не касается сущности Бога, но выражает некоторую внутреннюю тональность Его проявлений в мире. Ее призвание состоит в том, чтобы порождать Божественные мысли и придавать им человеческую форму, то есть очеловечивать Яхве. Через женское начало Софии грозный Лик Яхве превращается в человеческое лицо. Пресвятая Дева Мария рождает Яхве-Человека. На место юридического договора приходит hieros gamos, т.е. священный брак с избранным народом, который производит потомство и делает из народа — Церковь, Невесту и Супругу. Новый человек апостола Павла имеет свое небесное соответствие в новом Боге — в Боге Нового Завета. Это — аксиома, заложенная в вопросе Иова. Бог отвечает на Свои Собственные предпосылки, заложенные в образе Божьем: "Рожденный от Девы Марии и Духа Святого" возвещает в Трисолнечном состоянии Богоявления конец монотеистического царства Яхве. Но рождество, совершенное Богоматерью без человеческого отца, возвещает также и конец царства самца, конец патриархата. В своей феноменологии религиозного сознания — и здесь все его величие — Юнг вскрывает истину догмата. Богородица — не просто агент для осуществления Воплощения. Иерусалим — это город среди других земных городов, но он также — Сион* Святой город, который носит имя Божие (Дан.9.18). Он — космический центр, гора святая, земная точка, которой касается лествица Иакова. Пресвятая Дева, Новый Иерусалим(Откр.21.2), — не "женщина среди женщин", но "благословенная между женами". Благодатная (Лк.1.28), потому что Она носила в Себе Самого Яхве. Она есть орган Софии и тем самым орган, осуществивший удивительное изменение судьбы Яхве. Прежде чем дать ответ Иову, Бог ставит предварительный вопрос женщине, но с этим вопросом связаны и все остальные. И Пресвятая Дева произносит Свое "да будет": пусть же будет дан ответ Иову. Бог находится на небе, а человек на земле, констатирует Иов, и человек умирает от этой констатации, пока не прозвучат эти удивительные слова святой Терезы: "Я умираю от того, что не умираю". Человек — Иов на своем убогом ложе, который взывает к небесному свидетелю; он требует настоящего ответа и отказывается от всякого суррогата. Рука уже не полагается на уста, и уста кричат и требуют невозможного: обращения Яхве в Богочеловека. "О, если бы Ты расторг небеса и сошел!.." — вопиет Исаия (64.1). Тогда Бог полагает руку на уста Левиафана, грозного образа Яхве, и эта рука есть София — вечный образ человеческого. Образ Божий в человеке призывает образ человека в Боге: он требует Воплощения. Это — требование человеческого сердца, и София переносит это требование в Бога, борется против Яхве за Бога и одерживает победу — единственно приемлемый ответ для Иова.
296
Дионисий Ареопагит. De Div. mm., IV, 10,12,14; преп. Максим Исповедник, P.G.90, 1383-1387.
297
Термин Аристотеля, означающий форму или логос, который определяет осуществление потенции.
298
Только паламизм с его учением о Божественных энергиях позволяет сформулировать правильную софиологию.