Можно сказать, что женское начало, сосредоточенное на своем собственном существе, находится под знаком Рождества Христова и Пятидесятницы, рождения новой твари и нового зона. Мужское начало энер-гетично, оно находится под знаком Воскресения, Преображения, Парусии. Божественному миру, отмеченному печатью Отца, соответствует человеческий мир, отмеченный печатью Матери, и это означает, что человеческий мир является материнским, в соответствии со своей девственной структурой. Девственность Евы была лишь состоянием, которое она потеряла, и, как говорит Якоб Беме[330], эта девственность улетела на небеса, оставив после себя дурную женственность. Но с появлением Пресвятой Богородицы девственность снова пребывает на земле; будучи онтологической, она готова вместить в свои глубины Невместимого. Догмат о вечной девственности ante partum, in partu, post partum (до рождества, в рождестве и по рождестве)[331], ясно об этом говорит, указывая на Ее вечное материнство.
6. Экуменическое "да будет"
Мариология предполагает экуменические импликации. Прот. С. Булгаков считал своей особой задачей постоянно напоминать о догматической истине, содержащейся в почитании Пресвятой Богородицы. Разрывание нешвенного хитона Христова — это грех против sophros-пе, мариологического целомудрия Церкви.
Экуменическая проблема восходит к тайне Церкви и останавливается у порога мариологии. Современный экуменизм еще очень сильно пронизан духом самца и поэтому в нем так мало литургического духа; он не песнословит — он говорит и спорит. Конфликт разгорается на той глубине, где со всех сторон раздается конфессиональное nonpossumus — "не можем", и проявляется в основном как конфликт между приверженцами различных традциии. Это свидетельствует о необходимости пересмотреть догматические основы экклезиологии, исходя из данных патриотического наследия. Согласие не придет от одного только богословского разума, но — от молящегося сердца, от богослужения, от таинства экуменического "да будет": "...се, раба Господня, да будет Мне по слову твоему" (Лк. 1.38). И именно здесь начинается совершенно особое служение женщины. На него указывает одна деталь иконы Успения Божьей Матери[332]. Дерзостный еврей Афоний, "бурю внутрь имея помышлений су мнительных", видя, как Апостолы несут Тело Пресвятой Богородицы, захотел его опрокинуть на землю. Тогда внезапно он поражается слепотой, и Ангел отсекает ему руки. После этого он исповедует веру и восклицает "аллилуйя". Согласно преданию, Афоний был ветхозаветным священником; его раввинская ревность, по преимуществу мужская, сделала его "чуждым" софианической тайне Церкви; только чудо Пресвятой Богородицы возбуждает в нем веру. На женщину возлагается задача изменять направление мужской ревности, которая так часто и все больше и больше уклоняется в сторону профанации тайны и отказа от духовных ценностей.
7. Святость
Теперь яснее взаимосвязь мужского и женского начал в борьбе за Царство Божье. Иоанн Предтеча говорит о призваниях и укрепляет воинов, которые пришли к нему за советом. Воин-мужчина находится на поле брани, он боец, "борец и воин Христов" (молитва при Миропомазании). Пресвятая Дева в одной молитве именуется "Чиноначальницей небесных воинств", но не как участвующая в брани, а как Та, Которая по самой природе Своей нестерпима для демонов, непобедима благодаря Своей победоносной чистоте. Она обладает властью поразить змия в голову, но не действиями (что свойственно мужскому началу), а самым Своим Существом, Которым Она "побеждает зло и имеет державу непобедимую"[333].
331
В иконографии Богоматери три чвсчды — на голове и на обоих плечах — символизируют это тройное девство.