Конрад остановился посреди комнаты и молча наблюдал за мной. Я обернулась, и он, улыбаясь, обнял меня.
Однажды утром, спустя несколько дней, я была дома одна. Конраду перед службой надо было куда-то сходить, а мне за это время нужно было прибраться в комнате и потом уж поспешить за ним. Как раз когда я скребла пол, в дверь постучали: один за другим раздалось несколько ударов. Меня этот незнакомый стук очень напугал: я не могла понять, кто бы это мог прийти к нам в такой ранний час. С дрожью в сердце я открыла дверь и чуть не вскрикнула от страха и ужаса. Кто был этот мужчина — нищий, переодетый подпольщик или разбойник? Весь в лохмотьях, лицо настолько заросло свалявшейся бородой, что из нее выступал лишь синий, похожий на репу, нос, глаза выслеживающие и злые. Я боялась его и судорожно держалась за ручку, чтобы успеть захлопнуть дверь. Но у него, видимо, не было дурного намерения. Он спросил: дома ли Конрад Раудвере? А когда я ответила отрицательно, он протянул мне какое-то письмо, пробормотал: передайте это ему, и исчез, прежде чем я смогла что-нибудь ответить.
Было неприятно брать в руки это письмо, не покидало чувство, будто оно может меня заразить, отравить, осквернить. Был ли тот человек, который принес это письмо, благонадежным, и могло ли оно содержать что-нибудь доброе? Но женское любопытство все-таки взяло наконец верх, я разорвала конверт и прочла письмо, прочла второй раз. Я была поражена, ни о чем больше не могла думать. Неужели все это правда, что было в письме, или в нем все ложь? Но если тут не было и строчки правды, тогда зачем оно было написано нам и именно нам принесено? В письме было сказано:
«Я снова в Таллине и привез с собой от русских товарищей четыре миллиона рублей. Сумма эта предназначена Центральному совету профсоюзов для организации забастовки. Немедленно приходите за деньгами, я не хочу их долго держать у себя. Остановился я у Виктора, адрес его вам известен.
Я бросила мыть пол и поспешила сразу в Рабочий дом, чтобы передать письмо Конраду. Но Конрада там не было; сказали, что он вышел и вернется только через час. За столом сидел председатель Центрального совета, а напротив — молодая женщина, которую я не знала. Дверь в соседнюю комнату была открыта, и там, спиной ко мне, стоял какой-то мужчина. Спина эта показалась мне знакомой, но я не обратила на это особого внимания.
Коротко рассказала председателю о случившемся и показала ему письмо. Он положил его перед собой и, склонившись, стал читать.
Читал он его долго, будто расшифровывал. Я стояла возле него в напряженном ожидании и не заметила, что кто-то подкрался сзади и тоже пытался прочесть письмо. Когда я наконец обернулась, Аугуст Мяяркассь стоял уже поодаль: его-то спину я и видела недавно. Я не могла твердо сказать, прочел он письмо или нет. Я очень хорошо видела, какие он строил ужимки, когда я обернулась, но когда я попыталась посмотреть на него, он сделал вид, что не замечает меня, словно присутствие мое было ему совершенно безразлично.
В сердце закипала злоба. Я бы с удовольствием взялась за него, заставила бы признаться, пристыдила, разоблачила бы. Но опять меня удержала моя слабость — мой женский характер… Я позволила ему уйти, не сказав ничего резкого. Я хотела уколоть его двуликую совесть, и теперь он, возможно, смеялся надо мной, Я сожалела, что так вышло, но делать было уже нечего.
— Должно быть, это провокация, — произнес председатель, возвращая мне письмо. — Но подождем Конрада. Послушаем, что он скажет.
Молодая женщина, сидевшая напротив нас, поднялась.
— Поведение Мяяркасся кажется мне подозрительным, — сказала она. — Я видела, как он из-за ваших спин читал это письмо. Его лицо выражало сожаление, даже очень заметное. Я уверена: он шпик.
— Так ли уж сразу, — попытался возразить председатель. — Правда, он очень любопытный. У некоторых людей это просто в характере.
— Нет, нет, мой глаз не обманет: подобных людей я встречала и раньше, — подтвердила молодая женщина и распрощалась. — Лучше быть поосторожней, — повернувшись, добавила она в дверях.
Когда пришел Конрад и прочел письмо, его первым словом было: «Провокация».
— Мяяркассь частенько заглядывает к нам, когда меня нет дома, — развивал он свою мысль. — Его интересует, кто к нам ходит, допытывается о Кивистике. С тем же он явился и в последний день праздника, да ко всему еще нес вздор о каком-то фантастическом плане разрушения тюрьмы. Я его выставил за дверь, и он грозился отомстить. Через несколько дней у нас должна начаться забастовка, и вот мне подсылают это письмо с подписью Кивистика. Между всеми этими событиями должна существовать какая-то связь. Я ни капельки не сомневаюсь, что он готовит всем нам веревку. Его нужно выгнать из Центрального совета. На следующем же собрании.