И тут её прорвало. Рин, захлёбываясь от возмущения, дрожащим голосом рассказывала о своих немногочисленных тайных романах; о том, как единственная подруга отвернулась от ней, узнав правду; о том, как тяжело изображать влюблённость в Торико — он слишком, слишком мужчина!
Об истоках своей ориентации Рин умолчала, однако несколько раз чуть было не проговорилась. Из обрывков разговоров я поняла, что дело в детстве, а знания о прошлом охотников давали вполне определённое понимание. Жили Рин и Санни не в лучших условиях, а детская проституция в гетто всегда была нормой.
Чай доливала ещё трижды. Учитывая, что каждый глоток равнялся пяти литрам обычного напитка, разливаясь во рту, это было много. Но Рин всё говорила и говорила, временами её взгляд терял осмысленное выражение, и тогда девушка замолкала. Будто теряла нить своего рассказа.
Ничего особо ошеломляющего я не узнала, однако Рин было просто необходимо выговориться. Я оказалась единственным человеком, который не стал её порицать.
— А что Ичирью, братья? — спросила я.
— А что они, — сморщилась Рин. — Торико знает, он же подыгрывает. Санни, по-моему, даже не догадывается. Зебра… ну, он иногда прикрывал мои отлучки. А Коко — это Коко. От его карт нереально скрыть хоть что-то.
Ну, с этим я бы поспорила, конечно. Мои перерождения он никогда не видел.
— Ичирью?
— Тоже знает, он же папа, — пожала плечами Рин. — Он только сказал, что мне будет тяжело, когда я ему призналась. Мне было лет пятнадцать, я тогда не поняла. Подумала, что он про то, что открыться братьям тяжело.
Засыпала Рин уставшей, нервной и излишне бледной. Юнь, чувствуя её настроение, пробрался девушке под бок и изображал из себя большую плюшевую игрушку. Умная птица, ничего не могу сказать.
Тяжёлого вздоха удержать не удалось. Рин несколько раз заверяла меня, что я не в её вкусе, и мне не стоит беспокоиться за собственную честь и невинность. На мои слова о том, что у неё вряд ли получится меня обесчестить, гурманша только закатывала глаза.
Упоительно пахло лимонами — Айша всегда мыла пол и столы исключительно лимонной водой. Свежий, сочный запах будоражил воображение и вкусовые рецепторы, прогоняя сам намёк на сон. Как у Рин вышло уснуть в этом аромате? Загадка.
Я проверила кастрюлю с полувековым супом. Ещё в первой жизни меня перестали удивлять огромная утварь для готовки, поэтому кастрюля на четыреста литров не воспринималась чем-то необычным. Готовить только неудобно было: приходилось вставать на табурет, чтобы видеть, что происходит с блюдом.
Подтащив табурет к плите, я залезла на него и заглянула в кастрюлю. Суп был в порядке, мерно булькая под толстой прозрачной крышкой. Если готовить без какого-либо укрытия, то вода выкипала, и в итоге получался не суп, а рагу или подливка. Поэтому Сетсуно всегда по мере готовки добавляла дистиллированную воду, а я решила жидкость просто не терять.
Четырёхсот литров, конечно, было мало для охотников, поэтому наверху я держала только кастрюлю для дегустаторов и обычных посетителей. Нормальная посудина с уже готовым вековым супом стояла у меня в морозилочке, готовая поделиться своим содержимым. Вот только охотники не шли. Хорошо ещё, что готовый Вековой суп мог стоять очень, очень долго.
Я открыла холодильник и пересмотрела имеющиеся у меня ингредиенты. Их было много, но все они отличались простотой, что неизменно меня огорчало. И как тут творить?.. да, я сама не один раз говорила, что даже самые простые ингредиенты могут стать потрясающим блюдом, однако мне всё ещё хотелось чего-то «этакого». Жизни с охотниками приучили меня к деликатесам, а недавняя демонстрация моих способностей с ингредиентами из хранилища МОГ только раззадорили внутренний аппетит.
Хотя, может, я просто голодная.
Бутерброд с лососвином и нежнейшим крекеросыром немного примирили меня с действительностью. Подумав, я вытащила из холодильника прохладные сырные макароны, шоколадные томаты, острый огненный перчик и голубоватые листья голубичного салата. Есть действительно хотелось.
Ещё не успев приступить к нормальному ночному объеданию, я увидела в окне фигуру Торико. Охотник, заметив моё внимание, приветственно мне помахал и указал пальцем на небо. Это значило, что он будет на заднем дворе.
Я кивнула. Торико наверняка заметил или почувствовал Рин, раз не решился стучаться в сам ресторан.
Все продукты я переложила в большой противень, — корзинки для ночного пикника у меня под рукой не было, — и со смешком добавила к ним огромный окорок лососвина. Торико вся эта снедь — на небольшой перекус.
С переездом «Ложки» задний двор у меня тоже вырос. Теперь его роль играло большое поле, открывающее вид на острые тёмные пики деревьев леса хищной грибницы. Город-спираль стоял на невысоком холме по сравнению с лесом, — или же деревья росли в овраге, не так важно, — и под утро можно было наблюдать, как над мрачными ёлками поднимается крупное рыжее солнце.
— Ночной перекус? — улыбнулся мне Торико.
Противень, что я едва тащила, он у меня отобрал. Держал охотник его с такой лёгкостью, что я невольно позавидовала. Вот она, дурная сила гурманских клеток.
— Не спится, — согласилась я.
— Тогда хорошо, что я пришёл скрасить твою бессонницу.
Я сходила в ресторан за плотным пледом и большим кувшином с лимонадом, принесённым Айшей. Когда мы с Торико расположились на земле, защищённые от холода и росы при помощи тёплого настила, охотник без стеснения подтянул меня поближе к себе. Так было намного теплее, поэтому отодвигаться я не стала. Да и приятно, что уж там.
— Я хочу посетить Жизнь, — начал Торико без предисловий, — и решил, что пора бы выполнить часть своего обещания.
— Только часть?
— Ну, руки-то тебе надо делать в любом случае.
Он безошибочно потянулся к окороку, который я вытащила для него. Когда крепкие белые зубы впились в холодное вяленое мясо, я и сама ощутила приступ голода. Торико умел есть так, что остальным тоже хотелось.
Приборы я взять забыла, а из-под бока Торико уходить не хотелось совершенно, поэтому ела дикарём. И не такое бывало: в путешествиях с охотником я никогда не брала вилок или ножей, хотя некоторые ингредиенты просто молили о них. Ручками, Комацу, ручками.
Макароны были хороши даже холодными, а когда Торико поделился со мной небольшим куском лососвина, их вкус заиграл новыми гранями. Шоколадный помидор мы с охотником разделили поровну, Торико разрезал его Ножом. Всё же, потрясающая техника: может как помочь создать кулинарный шедевр, так и кромсать врагов на множество кусочков.
В уютной предрассветной тишине мы съели всё, что я вынесла. Исключение составил только лимонад: Торико, понюхав его, сразу же вылил.
— Испортился, — пояснил охотник. — Можно отравиться. Как давно он у тебя стоит?
— Да недавно, в принципе. Ладно, принесу чего-нибудь другого.
— Сиди уж.
Руки он, поросёнок этакий, вытер прямиком об плед. Со вздохом я последовала его примеру, поскольку о салфетках забыла так же, как и о столовых приборах.
Над макушками деревьев медленно проклёвывалось солнце. Здешние рассветы были странными: небо оставалось угольно-чёрным прямиком до непосредственного появления солнца. И только после того, как его рыжий диск разрезал светом небо, темнота начинала уходить.
Выглядело это, точно в мультфильме. Но при этом обладало странным шармом.
Торико перетянул меня к себе на колени и обвил руками в крепком объятии. Я расслабилась.
— Тебе нравится таскать меня, как игрушку, — притворно проворчала я.
— А тебе это не нравится?
В его руках было тепло и спокойно, под щекой у меня билось мощное гурманское сердце. Меня всегда удивляло: как же так, почему всего одно сердце гоняет пресыщенную гормонами кровь в этом огромном теле? Почему сердец хотя бы не два? Тому же Зебре было бы неплохо иметь второе сердце, с его-то размерами и силой любви. Зебра всегда привязывался сильнее всего…