– Все только благодаря Сэлли. Я тоже так думаю. Я с ним встречаюсь сегодня. Немножко попозже. Будет праздник в детском центре «Семь цветов радуги». Он там работает в свободное время.
– Ничего себе, он ко всему прочему еще и занимается благотворительностью. – Сэлли сделала вид, что сейчас упадет в обморок. – Просто нет слов. Ну какой хороший мальчик!
– Да, действительно хороший мальчик, – кивнула Пейшенс и села на край кровати Сэлли. – Но сейчас мне интересно узнать, как ты себя чувствуешь. Собираешься поправляться?
Сэлли вздохнула.
– Они по-прежнему не могут понять, что со мной такое. А ведь вполне может оказаться, что это опасно для жизни или заразно. Поэтому, заботясь о безопасности окружающих и не желая иметь дела с неизлечимыми больными, они меня скоро выпишут, – горестно начала она, но, заметив испуганный взгляд Пейшенс, рассмеялась и добавила: – Ну, не переживай. Я действительно лучше себя чувствую. Может быть, придется есть меньше шоколада и не так много курить. Представляешь, – ткнула она в телевизор, – какая-то сумасшедшая девица в костюме кошки убила прошлой ночью Славицкого.
Пейшенс чуть не упала с кровати, на краю которой сидела. Она осторожно-осторожно скосила глаза на экран: там, на фоне фабричных зданий, репортер разыгрывал свою обычную роль – нес какую-то чушь по поводу правосудия и необъяснимой жестокости. Затем показали портрет подозреваемой, созданный по описанию единственного свидетеля преступления. На рисунке была изображена женщина в кошачьей маске, с колючим взглядом и безжалостным выражением лица, просто сумасшедшая. Пейшенс даже побледнела.
«Ну вот, день испорчен», – печально подумала она.
Внезапно в кадре появился Джордж Хедар. Он стоял напротив главного здания «Фабрики Красоты» и, обращаясь к толпе репортеров, говорил, растягивая слова и стараясь придать как можно больше выразительности своему голосу:
– Помяните мое слово. Эта сумасшедшая не заставит нас прекратить производство нового крема. «Бью-лайн» вскоре появится на прилавках. Мы, как и намеревались, начнем его производство на будущей неделе. – Джордж посмотрел в камеру и, погрозив невидимому врагу пальцем, с самым важным видом продолжил свою напыщенную речь: – Мы должны это сделать ради наших женщин. Мы должны это сделать в память о нашем погибшем товарище.
Пейшенс нахмурилась и выключила телевизор.
Сэлли фыркнула:
– Пустомели! Можно подумать, что Джорджа Хедара интересуют чья-то судьба, кроме собственной!
Сэлли рассеянно потянулась к сумочке, лежащей рядом на ночном столике, и достала оттуда баночку с волшебным кремом. Она открыла ее и, испуганно качая головой, застонала:
– Вот черт! Почти все кончилось!
Пейшенс посмотрела на свою подругу – и тут в ее сознании пронеслись слова Армандо: «"Бью-лайн"! Что-то не так с этим кремом!»
– Можно мне посмотреть, – сказала она и, решительно забрав у Сэлли ее драгоценную баночку, принялась изучать этикетку. – Сэл! А твои головные боли, давно они тебя мучают?
Сэлли пожала плечами:
– Ну, я не знаю. Может, пару месяцев или около того.
– Сделай мне одолжение. Перестань пользоваться этой дрянью.
– Но почему?
Пейшенс прочитала вслух рекламный слоган, напечатанный на этикетке:
– «"Бью-лайн": стань совершенной!»
Она встала и подошла к стоящему у двери в ванную оранжевому мусорному ведру, открыла его и, выбросив крем, снова опустила крышку.
– Почему? – повторила она и, повернувшись к своей подруге, ответила:
– Потому что ты и так совершенна, Сэлли. Понимаешь? Без всякого крема.
Лорел сидела дома перед зеркалом и ничего не видящими глазами смотрела на свое отражение. Она жила вдвоем с мужем в огромном, роскошном особняке. По его убранству не трудно было догадаться, что живут здесь очень состоятельные люди.
Отделанная мрамором ванная комната своими размерами могла бы соперничать с залом ожидания на вокзале. Над входом в ванную красовалась надпись на латыни: «Pulchre! Bene! Recte!» Что значит: «Прекрасно! Хорошо! Совершенно!»
На мраморных полках стояли сосуды из чешского хрусталя с разноцветной ароматической солью для ванн, букет фрезий и сирени в старинной английской фарфоровой вазе, лежали аккуратно сложенные полотенца, вручную сделанное прованское мыло (причем на каждом куске был профиль Лорел), льняные мочалки с монограммами, которые вышивали монахини в каком-то далеком швейцарском монастыре.
Все очень красиво, все невообразимо дорого, все до тошноты пошло.
Лорел переводила взгляд с одного зеркала на другое, с огромных зеркал, которыми были увешаны все стены в ванной, на увеличивающее зеркало, стоявшее на столике перед ней. Провела пальцем по нижним векам, по губам, немножко нахмурилась, затем попыталась улыбнуться, вздохнула и протянула руку к большой банке «Бью-лайн», стоявшей рядом на мраморной полке.