Сейчас, пока я все еще полна энергии, я веду активную жизнь – более активную, чем когда-либо. Но я уже не так пренебрежительна по отношению к возрасту, потому что понимаю, что он делает нас уязвимыми. Вероятно, несчастный случай, который произошел со мной во время катания на горных лыжах в начале 2011 года, сбил с меня спесь. Секунду назад я, счастливая, каталась на лыжах с Барри в Аспене, Колорадо, как вдруг уже лежу навзничь в снегу с окровавленным лицом.
Стоял замечательный солнечный день в горах, и я осторожно каталась рядом с Барри и своим лыжным инструктором, избегая агрессивных сноубордистов. Моя подруга актриса Наташа Ричардсон скончалась год назад от травм, полученных во время страшного несчастного случая в горах, и я постоянно думала о ней, как вдруг откуда ни возьмись на меня вылетел потерявший управление начинающий лыжник. Я замерла в ожидании Барри, и тут он врезался в меня с такой силой, что после столкновения все мое лицо было в крови и онемело.
После сделанного в Аспене рентгена, который показал, что у меня раздроблены ребра и сломан нос, мы полетели в ЛА, чтобы сделать МРТ лица и убедиться, что кости глазниц целы, иначе надо было бы делать срочную операцию. Пока мы летели в самолете, я все время трогала свои скулы, в ужасе от того, что они могут быть сломаны – ведь они главное достоинство моего лица. К счастью, трещины вокруг глаз были только у линии роста волос, и они должны были срастись, а скулы были в порядке, но, когда мы приехали в больницу, мое искалеченное лицо вызывало тревогу. Мне казалось, что все, мимо кого я проходила в коридорах, думали, что я жертва домашнего насилия. Удивительно, как быстро можно почувствовать себя жертвой, и мне казалось, что я должна оправдываться за свое лицо в синяках перед каждым, кто проходил мимо. «Разбилась на лыжах, – повторяла я. – Разбилась на лыжах».
Невозможно было придумать худшего момента для произошедшего. У меня были большие планы на следующие несколько месяцев: фотосессия в ближайшую неделю, вручение мне престижной награды на благотворительном гала-ужине для amFAR (Фонда исследований СПИДа) в Нью-Йорке, показ осенней коллекции на Неделе моды и важная весенняя поездка в Китай, которая должна была получить широкую огласку, – в элитной пекинской галерее Pace должна была открыться выставка-ретроспектива о моей жизни и деятельности. Именно из-за этого плотного графика, который меня ждал впереди, Барри снял домик в Аспене на несколько дней только для нас двоих.
Сразу после МРТ врач упомянул об операции. Я толком не понимала, что он имел в виду, но отказалась. Я хотела, чтобы мое лицо сначала полностью зажило, перед тем как решать, нужно ли делать что-то еще. Начиная с того момента я только и делала, что прикладывала лед и мазалась арникой, снова мазалась арникой и снова прикладывала лед. Постепенно отек сошел, обнаружив темные синяки, опускающиеся все ниже и ниже, создавая крайне печальное зрелище. Я продолжала наносить арнику, больше арники, и цвет синяков медленно менялся от темно-фиолетового к более светлому оттенку фиолетового, затем к сиреневому и, наконец, несколько недель спустя, к желтому. Я ежедневно снимала прогресс на свой айфон. Я сделала первое фото сразу после падения и отправила его всем своим друзьям. Я продолжила фиксировать изменения на своем лице ежедневно в течение следующих двух месяцев. «Вот как я выгляжу, – говорила я себе, – и это некрасиво».
Две недели спустя я была все еще в синяках и подумывала отказаться от участия в благотворительном вечере amFAR, на котором должны были отметить мои заслуги, и помимо меня награду должен был получать Билл Клинтон. Я была в ужасе от того, что мне надо будет показаться на людях с таким лицом, но потом мне стало стыдно за то, что я переживаю из-за сущих пустяков. «Что такое пара синяков по сравнению со СПИДом? – упрекнула я себя. – Разумеется, ты обязана пойти».
И все же, чтобы хоть частично прикрыть лицо, я попросила своих штатных художников сделать мне маленький веер. Он был в форме сердца и весь исписан моим девизом «Любовь это жизнь это любовь это жизнь». В начале вечера я пряталась за ним, но как только поднялась на сцену за своей наградой, опустила его вниз и просто сказала: «Прошу прощения за свой внешний вид, я упала, катаясь на лыжах».
После этого я перестала прятать лицо. На своем показе я была в солнцезащитных очках, и на этом все. Также я решила не отменять давным-давно назначенную фотосессию у Чака Клоуза для Harper’s Bazaar. Прийти на съемку к Чаку Клоузу – это как прийти на рентген. Между ним и тобой нет никакой преграды – ни фильтра, ни макияжа, ни выгодно падающего света – и практически никакого пространства, потому что он делает свои снимки крупным планом и анфас. «Как мне с этим быть? – подумала я сначала, а потом сдалась. – Я просто сделаю это». На фотографии было видно все, абсолютно все как есть: мое заживающее лицо выглядело осунувшимся и было покрыто черными пятнами. По идее, я должна была возненавидеть это фото, но в некотором смысле оно мне даже понравилось, потому что было настоящим. В Harper’s Bazaar его тоже оценили и напечатали на целый разворот, потом оно висело на стене в галерее Pace в Пекине и на еще более видном месте на моей выставке в Лос-Анджелесе в 2014 году.