Я провела у Ферретти почти год и очень многому научилась, хотя мои мысли были далеко. Я думала об Эгоне, и у меня было тяжело на душе. Я знала, что на зимних каникулах он будет в Европе и на этот раз возьмет с собой в Кортину свою новую девушку-итальянку, а не меня. Сначала он приехал в Париже и попросил меня организовать ужин в ресторане Maxim’s с нашими друзьями из Женевского университета. Тот вечер был для меня мукой, но я не показала виду. Я сделала над собой огромное усилие и вела себя невозмутимо, ровно и шутила, чтобы Эгон, который сидел за столом напротив, не сводя с меня глаз, не догадался, как сильно у меня билось сердце. Я была в подавленном состоянии еще и потому, что в тот день ходила к гадалке, которая сказала мне, что в течение года я выйду замуж и уеду куда-то далеко. Что за бред, подумала я. Я была влюблена в Эгона и знала, что потеряла его.
Несмотря на свои расстроенные чувства, я решила не унывать. Как бы там ни было, мне надо было устраивать свою жизнь – с ним или без него, так что после Рождества, которое мы с отцом и Филиппом отмечали в Кран-сюр-Сьерр, катаясь на лыжах, я отправилась в Санкт-Мориц, чтобы отпраздновать Новый год с Марисой. В то время, а может, и сейчас тоже, в отеле The Palace молодым и симпатичным девушкам предлагали скидку на проживание, так что мы с Марисой изумительно провели время – катались на лыжах, танцевали и смеялись день и ночь. А после празднования Нового года и моего дня рождения (мне исполнилось 22 года) кто бы вы думали объявился? Конечно, Эгон. Без своей девушки. Нам понадобилась всего одна ночь, чтобы любовь разгорелась с прежней силой, и за этим последовало приглашение приехать к нему в Нью-Йорк. На мой 22-й день рождения мама сделала мне лучший подарок, который только можно было себе представить, – билет на самолет. Так началось мое путешествие навстречу тому маленькому платью с запа́хом.
Я пробыла в Нью-Йорке всего два месяца, но за этот короткий срок моя жизнь успела измениться. Я поняла, что влюбилась в этот город. Все вокруг были молоды, полны энергии, креатива и амбиций. Не существовало никаких границ, все занимались чем-то интересным и жили жизнью, свободной от этих удушающих европейских традиций и классовых различий.
Я хотела остаться, но мне надо было найти способ зарабатывать себе на жизнь. Эгон предложил мне попробовать себя в качестве модели, что казалось вполне возможным после того, как на одной из вечеринок я познакомилась с известным фотографом Франческо Скавулло. «Давай я тебя поснимаю», – предложил он. Помню, как на следующий день я нервничала, когда скандально известный визажист и мой друг Вэй Бэнди подводил мне глаза и приклеивал накладные ресницы, а французский стилист-парикмахер Франсуа водрузил мне на голову целых три парика. Я позировала топлес, длиннющие локоны париков прикрывали мне грудь. Результат меня поразил. Я не могла поверить, что это соблазнительное создание на снимке и есть я. Недолго думая, я отправилась показать фотографии знаменитому модельному агенту, гранд-даме немецкого происхождения Вильгельмине, ожидая, что она ахнет от восторга и пригласит меня примкнуть к ее стае красоток. Вильгельмина быстро взглянула на снимки, краем глаза одновременно изучив меня с ног до головы, и так же быстро и сухо объявила, что мне никогда не стать профессиональной моделью. По крайней мере, я получила подтверждение: красота – это не то, на что мне нужно делать ставку в плане карьеры.
Благодаря активной светской жизни, которую мы с Эгоном вели в Нью-Йорке, я получила много важных знаний о модной индустрии. Из-за того, что я была девушкой Эгона, а он был очень заметным молодым привлекательным аристократом, различные нью-йоркские дизайнеры, как раньше в Париже, предлагали мне носить их вещи. Попав в ателье к дизайнерам и изнутри взглянув на их работу, я поняла, как сильно отличается американская модная индустрия от европейской. В Англии в то время все вертелось вокруг улицы Карнаби, бутика Биба и Осси Кларка, которые вдохновлялись Индией и движением хиппи. Во Франции мода была более серьезной – там правили бал кутюрье и портные, хотя в 1966-м Ив Сен-Лоран сделал умный ход, демократизировав моду, – он первым стал создавать одежду прет-а-порте для своих бутиков Rive Gauche.