Потом на велосипеде приехал полицейский, и нищий исчез.
Слова матери глубоко запали в душу Мицу и теперь отчетливо звучали в ее ушах.
«Но разве я кому-нибудь причинила зло? Может, я не делала людям добра, но и зла я никому не сделала».
Если делать зло — значит воровать и говорить неправду, как Мицу считала с детства, ее никто не мог упрекнуть в этих грехах. Она всегда слушала мать, слушала мачеху и, когда поняла, что мешает мачехе, уехала в Токио. Здесь она старательно работала, а если ее подружка ленилась, работала за двоих.
Тропинка кончилась, Мицу вышла к трамвайной линии.
Она с утра ничего не ела, но ей и не хотелось. Хотелось лечь, закрыться с головой одеялом, забыть обо всем.
«Сон — лучший лекарь, — говорила мать, — потому что во сне человек забывает о своем горе и неприятностях, словно умирает».
Спать…
Мимо Мицу прогрохотал трамвай. Прислонившись к перилам моста, Мицу провожала его глазами. Из окон трамвая выглядывали дети, возвращавшиеся из школы. По мокрому асфальту ехали грузовики, спешили люди.
Токио… Люди торопливо бежали, не глядя на Мицу, и никто, конечно, не подозревал, о чем думает сейчас эта девушка с мрачным бледным лицом, прислонившаяся к перилам моста.
«Прыгнуть — и конец всему».
Но прыгать было страшно, очень страшно.
Она вышла на улицу Синдзуку. Не зная, куда идти дальше, Мицу зашла в столовую. Не потому, что хотела есть, просто так. Она что-то заказала и стала смотреть через большие окна столовой на ряд серых домов, на серое небо над этими домами. Незаметно взглянула на руку. Толстый доктор сказал правду: в середине темно-красного пятна были белые, как туман, точки. Мицу потрогала пятно пальцем.
«Что они понимают, эти доктора? Пятна совсем не болят».
…Когда они с матерью вернулись из церкви, мать рассказала отцу о нищем.
— Проказа? — Красное от водки лицо отца выразило удивление. — Неужели до сих пор болеют этой болезнью? Впрочем, когда я был мальчишкой, прокаженных было много. Кажется, проказа передается по наследству…
В семье Мицу никто не болел проказой. И мать умерла не из-за нее. Так откуда она может взяться у Мицу?
На другом конце стола сидела женщина с девочкой на коленях. Девочка, высвободившись из рук матери, подбежала к Мицу, держа новенькую куклу. Одета она была в голубую матроску. Приоткрыв измазанный киселем рот, девочка посмотрела на Мицу.
— Здравствуй, — впервые за этот день Мицу улыбнулась и протянула девочке руку.
Она всегда любила детей, а когда работала на фабрике, покупала соседским малышам сласти.
— Тетя, дайте еще, — просили дети.
— Хватит. Много нельзя, а то живот заболит, — ей нравилось говорить с детьми материнским тоном. Дети ее тоже любили.
Девочка с куклой, доверчиво улыбаясь, смотрела на Мицу. И вдруг Мицу, вся задрожав, отдернула руку. Потом закрыла лицо ладонями и замерла.
— Что с вами? Вам плохо? — услышала она над собой. Возле стола стоял официант.
— Нет, спасибо. Пройдет.
— Вы уронили сверток.
На Синдзуку было многолюдно. Опять моросил дождь. Нарядно одетые люди в разноцветных плащах прохаживались по мокрым тротуарам. Обнявшись, гуляли влюбленные. Их мокрые лица светились счастьем, белые зубы сверкали в улыбках.
Раньше, наблюдая счастливых людей, Мицу чувствовала себя несчастной, никому не нужной, однако сейчас она не ощущала ни горя, ни зависти. Только усталость… непреодолимую усталость…
Из окна дома слышалась песня:
Вдруг в толпе прохожих мелькнуло знакомое лицо. Это была Миура Марико — девушка, с которой Мицу работала на фабрике. Миура была в красивом, ярком плаще, под мышкой держала большой сверток — она только что вышла из ателье мод.
Хотя Миура была из богатой семьи — это знали все на фабрике, — она была доброй и простой в обхождении. Но, увидев Миуру, Мицу прикрылась зонтом — не потому, что не обрадовалась встрече, просто ей сейчас было не до разговоров…
Как отличается мир Мицу от мира Марико. Марико могла бы жить не работая, но работает, чтобы чем-то заполнить время. А попробовала бы Мицу прожить без работы! «Скоро Марико выйдет замуж за хорошего человека, а меня никто не возьмет. Кому я нужна?»
Марико счастливая, и на запястье у нее нет этих проклятых пятен.
О, как все противно! Противна Миура-сан, противен весь мир. Впервые в сердце Мицу не было ни сострадания, ни жалости. Она с ненавистью смотрела на влюбленных, в обнимку гулявших по улице. Ей было бы легче, если бы ее окружали люди, такие же несчастные, как она. Но почему она одна должна быть несчастной?