- Здесь, наверное, очень дорого, - Она подергала меня за плащ.
- Гм... Конечно! Но ведь у тебя четыреста иен!
- Этого хватит? Тогда оставьте только на электричку.
Я знал, что и ста иен будет достаточно, но промолчал.
- Это всё студенты?
Она застенчиво смотрела на молодых людей в черных блузах и девушек в беретах, с сигаретами в зубах. Это была литературная и театральная молодежь, любящая пофилософствовать. Я их терпеть не мог. Они без конца разглагольствовали о высоких материях, экзистенциализме и нигилизме, и у всех у них под модными блузами было грязное белье, а на ногах - вонючие дырявые носки.
- Они все тоже студенты? Да?
«Ох и дура же набитая», - подумал я.
Один из этих мерзавцев уселся на деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, и заиграл на гармони. Кто-то запел, другие подхватили. Каждый старался выглядеть бесшабашным гулякой; всем своим видом студенты словно хотели доказать, что имеют право веселиться, как им нравится, и что это и есть настоящая жизнь. И все же что-то равнодушное таилось в их лицах.
- Знаешь эту песню?
- Нет.
- Это «Тройка». Русская песня.
- Никогда не слыхала, - виновато покачала головой Мицу, - я ведь окончила только гимназию...
- А-а. Ну тогда попроси, чтобы тебе сыграли «Зеленые горы», - съязвил я.
Мицу опустила глаза и сморщилась:
- Что с тобой?
- М... м... м... Здесь есть уборная?
- Туалет?
- Да, - С глубоким вздохом Мицу вытащила из кармана кофточки туалетную бумагу.
Свидание наше началось около уборной, и теперь, не успели мы сесть за стол, она напомнила об этом. «Вонючая парочка», - промелькнуло у меня в голове.
Мицу ушла. Я вытащил сигареты и закурил. И тут почувствовал, что кто-то похлопывает меня по плечу. Я обернулся и увидел парня в кепке, измазанной вазелином, как это было принято у снобов.
Это был Идогава, студент нашего университета. Бледный, в очках без оправы, он принадлежал к людям, которые всегда находятся в приятном расположении духа.
- Попался, приятель.
- В чем дело?
- Знаю, ты с ней того... - он погрозил пальцем.
- Что за глупые шутки! Буду я возиться с такой, - ответил я, пожав плечами.
- А зачем возиться? - Идогава говорил в нос. - Предложи ей стаканчик коктейля, и дело в шляпе.
В этом кабачке за восемьдесят иен в бутылке из-под лимонада подавали коктейль из водки и газированной воды. Он легко пился, и неопытные девицы попадались на эту удочку: выпив стакан, они быстро пьянели и теряли над собой контроль.
- Я закажу, - подмигнул Идогава и, щелкнув пальцами, подозвал официанта.
Когда Мицу вернулась, на столе уже стояли два стакана с прозрачной жидкостью. Сейчас я понимаю, что должен был сказать ей: «Не пей», но Идогава посматривал в нашу сторону и посмеивался, а я боялся этого циника. Он решит, что я даже перед такой девушкой робею, и растреплется об этом всему свету. Признаться, где-то глубоко во мне раздался слабый голос совести, но его заглушил другой: «Да что ты в самом деле? Не детей же тебе с ней крестить! Один раз можно побаловаться».
- Что это? - доверчиво улыбаясь, спросила Мицу. Я молча наблюдал, как она пьет коктейль. Она выпила его, будто стакан чаю.
- Никогда не пробовала такого вина! Это импортное? Наверное, дорого стоит?
- Конечно, дорого, но ты не беспокойся.
Она покраснела, и толстые губы ее глупо приоткрылись.
- Здесь очень приятно. Если бы и Ёко-сан была с нами, она бы пришла в восторг.
Мицу уже едва ворочала языком. Из своего угла Идогава снова подмигнул мне. Заиграли на гармони. Пожилой усатый мужчина в берете с поклонами ходил от стола к столу.
- Хорошо бы исполнили «Зеленые горы».
- Еще что! - буркнул я.
Мужчина подошел к нашему столу и, взяв Мицу за руку, что-то шепнул ей.
- Оставьте ее в покое, - крикнул я. - Вас только тут не хватало!
- Пусть говорит! Пожалуйста, дедушка, я заплачу.
Этот тип занимался гаданием, преимущественно хиромантией, в кабачках Сибуя и «Поющих голосах». Он говорил все, что ему приходило в голову, но одно из его предсказаний я запомнил хорошо. Он сказал, что Мицу будет несчастной оттого, что жалеет других.
- Ты слишком добра, девочка, слишком добра. А за это всегда приходится платить. Будь осторожна, иначе мужчины используют твою доброту тебе во вред.
- Какая чепуха! - засмеялся я. И Мицу тоже громко захохотала.
- Через несколько лет тебя постигнет несчастье, которое сейчас ты даже не можешь себе вообразить.
Но что это будет, старик так и не сказал. Получив двадцатииенную бумажку из красного кошелька Мицу, он, поклонившись, отошел.
Мицу едва держалась на ногах. По-идиотски полуоткрыв рот и опираясь на мое плечо, она кое-как спустилась по лестнице.
Внизу стоял Идогава.
- Приятной ночи!
- Пошел к черту!
Но я уже наметил, куда ее вести.
Когда-то я здесь подрабатывал и знал, что недалеко отсюда, на склоне горы, возле депо метропоездов, есть гостиница, в которой можно, если верить рекламе, висящей над входом, переночевать за сто иен.
Кончали торговать магазины. Продавец с напомаженными волосами, насвистывая, закрывал ставни. В плохо освещенном углу улицы еще продавались книги и журналы. На обложке одного из журналов была изображена молодая обнаженная женщина, закинувшая руки за голову. Несколько мужчин с лихорадочным блеском в глазах просматривали журналы.
Впереди нас стоял человек с рекламными щитами на спине и груди. Реклама призывала посещать бар, в который мужчин и женщин пускали только парочками. Человек-реклама улыбнулся нам и, когда мы проходили мимо, что-то пробормотал.
С грохотом проехал фургон, торгующий сладким картофелем, который жарили тут же, на глазах покупателя. «Энокен...»
Я вдруг с тоской вспомнил, как расклеивал афиши Кима-сан. Кажется, меня возмутила наглая подделка, но ведь я же раздавал эту афишку крестьянам. Там не испугались вместо «Энокен» написать «Энокеи», а я боюсь обмануть эту девчонку. Показался далекий, тусклый свет Сибуя... «В конце концов, - думал я, - все обманывают друг друга и даже не желают разобраться, где истина, а где ложь».
- Ты мне нравишься, - пристально глядя на огоньки Сибуя, сказал я так, словно произнес хорошо заученную математическую формулу.
Мы приблизились к маленькой гостинице, обнесенной бамбуковым забором.
- Куда мы пришли? - сказала Мицу, словно не слышала моих слов. - Это вокзал Сибуя?
- Нет, но нам нужно сюда зайти.
- Мне пора домой, хозяйка не пустит меня так поздно.
- О чем ты беспокоишься? Еще совсем рано.
- Вы за меня платили в кабачке, а я здесь заплачу половину. Ведь...
- Что ведь?..
- Ведь вы так много истратили. Может быть, у вас не осталось на завтра.
Она сунула руку в карман и молча подала мне потрепанную стойенную бумажку.
- Не надо.
- Нет, нет. Возьмите. У меня есть деньги. Я могу еще заработать. Останусь дежурить на ночь, помогу фасовщикам - вот и получу за пять дней пятьсот иен. Не беспокойтесь, я...
В ее голосе звучала едва ли не материнская забота. Так в детстве разговаривала со мной мать.
Во время войны - я тогда ходил в гимназию - было трудно с едой, и за обедом мать, отрывая от себя последнее, перекладывала в наши чашки свою долю. Когда я отказывался, мать ласково уговаривала меня, и иногда ее настойчивость становилась неприятной.
Но и вспомнив это, я не постеснялся положить в карман деньги Мицу.
Железнодорожник с синим фонарем в руках переходил линию. Порывистый ветер доносил пьяную ругань из китайского ресторанчика под горой.
На улице Ямата - улице гостиниц и отелей - царила тишина. Немного позже здесь появятся пьяные и подвыпившие мужчины и женщины, но сейчас здесь почти никого не было.
Я комкал в руке стоиенную бумажку, которой, я знал, хватит, чтобы получить часа на два комнатушку в гостинице.