— Дух!
Мне никто не ответил, но я оставила у камня свою рыбу и рисовые шарики. Когда я свернула на тропинку, которая уходила в гору, пятнистая собака куда-то исчезла, но скоро вернулась, облизывая морду. Что ж, камень сам должен был присматривать за своими подарками: если он позволил собаке съесть его приношения, я была в этом не виновата.
Кто-то пометил тропинку, написав ярко-красной краской на камнях, лежащих вдоль нее. Иероглифы были жирными, размашистыми, но краска понемногу стиралась. Внизу иероглифы скрывали опавшие листья и снег. Для меня надписи на камнях не имели смысла, это были случайные слова, никак не связанные друг с другом. Гребень волны. Память. Сердце. Перекресток. Серебро. Было ли это стихотворение? Или каждый камень был стихотворением, и все вместе — камень, краска, слово — что-то значили? И что бы они значили, если бы были написаны на другом камне? Черной краской? Более толстой кистью?
Поэзия.
Собака не обратила на камни внимания, только приподняла ногу у одного из них. Я думаю, это изменило стихотворение (если это было стихотворение) на другое: камень, краска, слово, моча.
Петрушка. Нож. Слезы. Луна.
Становилось темнее.
Правильность.
12. Дневник Шикуджо
Если бы мы были в столице, мы бы сейчас все говорили о танцорах Госечи. Наверное, там тоже выпал снег, хотя все равно немного пыльно, но мы к этому привыкли, воздух восхитительно прохладный. Не как здесь: из-за мороза я словно заперта в своих комнатах, я даже не хочу выходить, чтобы навестить моего мужа. Во дворце сейчас была бы толпа народа — все бы готовились к ритуалам благодарения. Проводились бы церемонии по успокоению духов. Мы бы устраивали банкеты, играли, пели и пили. Я вспоминаю те годы, когда прислуживала старой принцессе, и не могу припомнить, чтобы мы спали с конца десятого месяца до самого последнего банкета.
Мне всегда нравилось смотреть на танцоров Госечи, когда они входили во дворец. Девушки были такими торжественными в белом, а их партнеры всегда очаровательны, одеты в одинаковые одежды с зеленой, голубой или коричневой вышивкой. И я просто влюблялась в них, когда они начинали танцевать.
Много лет прошло с тех пор, когда я в последний раз посещала банкет, на котором они танцевали, но только теперь я что-то поняла. Я всегда думала, что цель танцоров Госечи — быть правильными во всех отношениях. Необходимо правильно двигаться, демонстрировать строгость и сдержанность своих движений, важен каждый взмах веера; важно надеть правильные платья и ленты, сделать правильную прическу для каждого из танцев.
Но на самом деле нужно гораздо больше. Нужна страсть, которая проявлялась бы в каждом движении, даже самом осторожном. Я не могу сказать, в чем разница между одной девушкой и другой: они обе усердно тренировались, они элегантные и грациозные. Но на одну мне просто приятно смотреть, а от другой я не могу отвести глаз, она зажигает огонь в моем сердце. И я знаю, когда смотрю на такую девушку, что ее молитвы будут лучше услышаны богами, чем молитвы остальных танцоров.
Правильность и страсть. Я должна запомнить это. Кая-но Йошифуджи — сплошная страсть и никакой правильности. И у него ничего не получается. Но разве у меня получилось? Если бы я была одной из танцоров Госечи, я бы не опозорилась перед двором своим плохим исполнением, но, боюсь, что боги не стали бы меня слушать.
13. Дневник Кая-но Йошифуджи
Мой мозг пытается справиться с противоречиями последнего времени. Иногда он сдается от усталости. Прошло три месяца — прошло десять лет. Я молод — я стар. Я живу здесь — я живу в доме с голубой черепицей, который на самом деле оказался норой под моей сторожкой. Я женат на Шикуджо — я женат на моей золотоглазой жене, которая, может быть, женщина, а может, лиса. У меня есть сын — у меня два сына.
Наверное, Урушима был так же удивлен, когда вернулся из замка морской принцессы и обнаружил, что прошло много лет, хотя для него они показались одной ночью. Мой мозг борется, но отказывается принять то, чего он не может понять. Я понял, что очень многое забыл.
Я оглядываюсь назад и вспоминаю ее, в платье с нарисованными на нем маленькими обезьянками, как морщился ее гладкий лоб, когда она спрашивала меня, что такое душа. Я вижу шарик в ее руках, чернила, разбрызганные по стене и полу, каменный фонарь в саду, который светил по ночам, хотя его даже не зажигали. И то, что никогда не замечал, когда жил там, и она была моей женой: я словно вижу темноту под сторожкой, чувствую запах грязи и отбросов, помню, как пахло от моих засаленных платьев. Помню, как целовал лису.