Я подняла веер.
— Она примет его. Это все, что у меня есть. Отведите меня к ней.
Он нахмурился:
— Все не так просто. Ты должна поговорить со священником. И церемонии очищения…
— Я чиста, — сказала я.
— Возможно… Но я уверен, что ты не хочешь выказывать неуважения богине Каннон, не правда ли?
Я встала и прошла на крошечную веранду домика для гостей, оставив его одного. Снег был такой яркий, что на мгновение ослепил меня. Я подождала, пока исчезнут темные пятна перед глазами. Собака спала на веранде, свернувшись клубком и не обращая внимания на слепящее солнце.
На другом конце двора шумела вода, которую я слышала, когда меня сюда принесли. Ручей тек через маленькие пруды, каждый размером не больше таза для мытья. От ручья шел пар. В одном из прудов сидели два старика, погрузившись в теплую воду по грудь. Закрыв глаза, они лениво переговаривались. Дворик окружали густые деревья и горы. Снег был удивительно белого цвета с фиолетово-синими тенями, как изысканное сочетание цветов на платье.
Пара деревянных башмаков стояла на низком плоском камне около веранды. Возможно, это были башмаки монаха, но когда я надела их, они мне оказались как раз. Не обращая внимания на его крики, я сошла с веранды и направилась к воротам храма.
За воротами монастыря монахи и прислужники подметали внутренний дворик метлами из рисовых стеблей, сваливали снег в корзины и уносили его. Мальчик, не старше моего сына, сделал снежок и кинул его в дерево. На стволе осталась белая отметина. Мой сын никогда не видел зиму. У меня вдруг сжалось горло.
Храм был самым большим зданием во внутреннем дворике. Меня никто не заметил. Я сняла башмаки и вошла внутрь.
— Каннон! — позвала я. — Где ты?
Тишина.
— Ответь мне! — крикнула я.
Снаружи зазвонил колокол.
— Добро пожаловать, — сказал голос (или голоса), отозвавшись эхом в пустом храме.
Лунные лисицы Инари появились из темноты. То, что я приняла за пламя свечей, на самом деле были огоньки на кончиках их носов, переливающиеся золотом на фоне их серебряных шкур.
— Итак, маленькая женщина-лиса, чего ты хочешь? — спросил один голос (или, возможно, оба).
— Почему вы здесь? — слезы жгли глаза, разочарование стояло комком в горле.
— Может, мы просто пришли сюда. Так же, как и ты.
— Где Каннон?
Они удивились:
— Мы лисицы Инари. Откуда нам знать?
— Я должна поговорить с ней! — кричала я. — Я хочу, чтобы она поняла, как нехорошо она со мною поступила.
— Как может богиня милосердия сделать что-то плохое?
— Она украла его у меня! Мой дедушка мертв, мой брат сошел с ума, мой сын потерялся, а может, тоже умер!.. И все это из-за нее!
— Странно, — насмешливо сказали лисицы. — Мужчины уходили и раньше, дети терялись или умирали. Есть даже женщины, которые воруют чужих мужей. И никакая богиня в этом не виновата! Или ты думаешь, ты настолько важная, что можешь вызвать гнев богини?
— Не смейтесь надо мной! Она должна быть здесь!
— Почему?
Слезы текли по моему потрескавшемуся от холода лицу, обжигая его.
— Потому что он ушел и магия исчезает. Я так много потеряла из-за ее жестокости! Я потеряла все, что у меня было. Я заставлю ее помочь мне!
— Как? Ты помочишься на ее статую? Укусишь ее? Или будешь плакать, пока она не сжалится над тобой? Трудно угрожать богине.
— Я знаю, — жалко сказала я. — Но я должна попытаться. Я умру, если вернусь!
— Даже самые хорошие люди рано или поздно умирают, — сказали лисицы. — Вернешься к чему?
— К своему лисьему облику, — сказала я. — Нет, это не то…
— Быть человеком лучше?
— И да и нет. Быть человеком так приятно, но так больно. («Тени и ожидание», — вдруг подумала я.) Я должна спросить у нее, кто я такая.
— Почему ты думаешь, что она знает? — спросили лисицы. — Почему кто-то, кроме тебя, должен это знать?
— Она богиня. У нее есть силы и знания, которых у меня никогда не будет.
— Это слишком простой вопрос. Ни одна богиня не станет тратить на него свое время. Кто ты? Женщина или лиса?
— И то и другое. Или ни то, ни другое. Я — это я.
Комнату заполнили звуки гонга. Одна лисица вспыхнула ярко, как полная луна. Ее облик дрожал и менялся. Она превратилась в женщину.
Это была Каннон.
20. Дневник Шикуджо
Сегодня я ходила на прогулку и зашла помолиться в храм Инари. Этот храм был недалеко от нашего дома. Не понимаю, почему я никогда раньше не видела его.
Ветер врывался в мои легкие сладким и диким ароматом. На снегу лежали ржавого цвета хвойные иголки и опавшие листья — словно алые и золотые пятна на безупречно белом снегу узор, достойный платья императора или самой хорошей бумаги, на которой когда-либо было написано стихотворение. Когда я шла через солнечные лучи, я чувствовала их тепло, такое приятное, как жар печки в холодный зимний вечер.