— Но…
— Не сейчас, Внучка, возможно, позже. А возможно, никогда. Но мы создали иллюзию. И теперь мы должны жить по ее правилам.
— Но ведь это мы создали все!
— Джозей и остальные не знают об этом.
— Они должны узнать!
— Зачем им знать это? Ты собираешься рассказать им, маленький жукоед? Они не поверят тебе, даже если ты сделаешь это.
Я перестала расчесываться.
— А Джозей может сделать что-нибудь такое, чего я не хотела бы?
— Она должна быть тихой и правильной. Как и любая хорошая служанка. Она всегда будет такой. Поэтому нет. Но она должна быть тебе хорошей служанкой, хочешь ты того или нет. Поэтому да.
— А что она делает, когда она не со мной? — Наверное, она почувствовала, что я на нее смотрю, потому что повернулась и тоже посмотрела на меня.
— То же, что и ты, когда ты не с ней. С одной лишь разницей — ты ее госпожа. Ты думаешь, она перестает существовать, когда ты выходишь из комнаты? Возможно. Но ты никогда об этом не узнаешь, ведь так? Ни одна из вас не может быть уверена в реальности другой.
Я поежилась. Джозей восприняла это как знак, оставила игру и подошла ко мне.
— Мне очень жаль прерывать вас, мой господин, но мне кажется, что моя госпожа замерзла. — Она взяла полосатый халат, накинула мне на плечи и забрала гребень из моих ослабевших пальцев.
Снаружи доносился шум. Я услышала топот ног по переходу. Мы должны были оставлять свои башмаки на камнях перед верандой, чтобы не топать в доме, как волы по мосту. Слуги бы никогда себе такого не позволили…
— Это Брат, — прошептала я.
— Он оставил Йошифуджи, — мрачно сказал Дедушка.
— Он не мог этого сделать! Он же все испортит! — я отбросила в сторону занавесь, несмотря на протесты Джозей, и посмотрела Дедушке в глаза.
Решетка, ведущая на веранду, с грохотом отодвинулась. Брат резко остановился на пороге и прищурился. Конечно, по сравнению с улицей здесь было темно. Свет струился в открытую дверь, обрисовывая фигуру брата.
— Сестра?
— Я здесь, мы здесь, — я подбежала к нему, не обращая внимания на то, как тяжело и быстро билось мое сердце. — Ты оставил его? Ты позволил ему уйти?
— Все в порядке. Он в саду, наблюдает за тем, как журавль ловит лягушек в пруду. Мы хотим пойти охотиться на киджи-фазанов. Но сначала он попросил меня принести тебе вот это — он вытащил что-то из-за пояса и передал мне.
Я с тревогой посмотрела на это: веточка клена с единственным оставшимся на ней желтым листом. На разветвлении прутика была маленькая серебристая паутинка. Вокруг ветки была обмотана веревка.
— Что это?
— Это бумага, видишь? — Брат ловко развязал веревку. — Он даже не думал о том, что делал и как. Он просто знал, что он хотел сделать веревку из бумаги и сделал, — он распрямил веревку. Получилась бумажка длиною в палец, с пушистыми краями, на которой было мелко написано:
Дедушка кивнул:
— Очень хорошее утреннее стихотворение.
— Что это? — снова спросила я. Я имела в виду стихотворение, прутик и веревку из бумаги.
— Он хочет сказать этим, что любит тебя, — сказал Дедушка. — Или думает, что любит. Или говорит, что любит. По крайней мере ты не вызвала в нем отвращения ко всем нам. Что ты собираешься написать ему в ответ?
— Написать?
Он фыркнул:
— Конечно, жукоед. Ты должна ответить. Или ты думала, что за тебя ответит волшебный мир, который мы создали?
— Быстрее, — сказал Брат. — Я не хочу, чтобы он долго ждал.
— Эй, я думал, что он тебе не нравится?
Брат смущенно опустил голову.
— Он очень милый.
Я потянула Дедушку за рукав:
— Он же не подумает, что я не хочу его, ведь так? После прошлой ночи?
— Он может подумать о многом. Он даже может обидеться, если ты ему не ответишь.
— А разве она не может просто сказать ему, что она его любит и не писать ничего? — Брат потрогал веточку, паутина дрогнула. — Смысл ведь в этом. Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься, но смысл также и в том, чтобы поступать так, как положено у людей. — Дедушка тяжело выдохнул. — Ты думаешь, что созданное нами — это иллюзия? Это ничто по сравнению с тем, какие иллюзии люди придумывают самим себе. Они все живут в мире, еще более фальшивом, чем наш. Если ты не предложишь ему иллюзию, к которой он привык, ты расстроишь его.
— И он уйдет, — сказала я онемевшими губами и дала веточку Дедушке. — Ты разбираешься в поэзии, ты должен написать ответ.