— Убери… — Я облизала пересохшие губы и попыталась снова. — Убери его.
Щенок, голодный и уставший, зарылся ко мне в платья. Я с ужасом поняла, что он искал сосок.
— Нет! — Я вскочила, и собака с писком скатилась на пол.
— Жена! — Йошифуджи обнял меня. — В чем дело?
— Я… — Я пыталась собраться с мыслями. — Я боюсь собак. Извини меня, муж, но…
— Нет, ты не боишься собак, — прервал меня Брат холодным тоном. — Щенку нужен дом, а тебе нужна компания. Что может быть для вас лучше?
— Но мы не можем завести собаку!
— Почему нет? — спросил Йошифуджи.
Что я могла ему ответить? Что он все испортит? Я беспомощно посмотрела на Йошифуджи:
— Неужели ты не видишь? — И тут я поняла: конечно, он не видит.
Голос Брата донесся из-за ширмы:
— Оставь его, Сестра. Он тебе понравится.
— Надо спросить у Дедушки, — наконец сказала я.
Но, к моему удивлению, Дедушка сказал, что щенок может остаться.
— Почему? — спросила я, когда осталась с ним одна. — Как мы можем оставить его? Он, наверное, должен знать, что мы не те, кем кажемся.
— Должен? — Дедушка рассмеялся. — Собаки всегда принимают то, что создают для них хозяева. Они глупые, Внучка. Особенно молодые. Что может знать щенок? Он думает, что так и должно быть, что лисы живут под землей как знатные особы.
— А он может стать человеком, как стали мы? — спросила я, вдруг представив себе ужасную картину.
— Нет, — ответил Дедушка. — У собак нет магии.
Я не знаю, правда ли это, или мой Дедушка лишь пытался отделить нас от собак: вот видишь, у них нет магии, а у нас есть. Они животные, а мы нет.
28. Дневник Шикуджо
Пятнадцатый день восьмого месяца был идеален. Нынешний император, племянник принцессы, попросил ее посетить праздник, а это означало, что все ее женщины — и я в их числе — тоже могли прийти. Со времени моего визита я успела вновь привыкнуть к своим обязанностям: я передавала ее послания и развлекала ее, когда мне казалось, что ей это необходимо. Все было так, словно мы обе решили забыть о прошедших годах, о моем браке и сыне.
Я не ехала с принцессой в ее карете: она не любила путешествовать, потому сидела в карете с двумя своими самыми близкими служанками, которые жгли для нее специальные эфирные масла, чтобы у нее не болела голова.
Мы остановились у посыпанного гравием дворика. Слуги вынесли ширмы, чтобы оградить принцессу от любопытных взглядов. По этому коридору мы прошли в беседку.
Мы пили вино с придворными мужчинами и ждали появления луны. Конечно же, они не могли видеть нас — мы сидели за ширмами, но они обменивались с нами стихотворениями.
Небо стало фиолетового цвета. На востоке над соснами появилась луна: янтарно-желтого цвета и невероятно большая. Принцесса сидела позади меня. Я услышала, как она прошептала:
Слезы блестели серебром на ее лице.
Мои щеки замерзли: я поняла, что тоже плачу. Я вспомнила свою жизнь до свадьбы: стихотворения, написанные на чашечках для саке, и слезы при виде восходящей луны.
29. Дневник Кая-но Йошифуджи
Мы с братом моей жены забрались на холм: перед нами расстилается кленовая рощица, по-осеннему красивая и яркая. Он что-то пишет (что для него не характерно: он вообще редко пишет), я предоставлен самому себе. Слуга идет по саду с факелом, чтобы нам было светло, когда мы будем возвращаться.
За стенами сада крестьяне принесли солому с полей и разложили ее сушиться на специальные настилы, которые стали похожи на маленькие домики с соломенными крышами.
Если бы подул нужной силы ветер, разогнал бы он танцующие на синем небе белые облака? Небо кажется мне не более реальным, чем листья. В последние дни реальность представляется мне весьма хрупкой.
Я помню свою прошлую жизнь с Шикуджо и Тамадаро, но воспоминания размыты, как письмо, оставленное под дождем. Чернила размыло, и они потекли черными слезами по бумаге. Когда я хочу прочитать это письмо, я не знаю, реальны ли те слова, которые, как мне кажется, я вижу, или я просто выдумываю их. Мне кажется, я многое додумал, чтобы заполнить дыры в своей памяти. Я помню, что был несчастлив, но также помню, как был счастлив. Но и то и другое кажется мне одинаково нереальным (или одинаково реальным). Я думаю, что реальность всегда была более хрупкой, чем я хотел верить.