Сейчас же это было ликованием жизни после вспышек молнии и грома. Или грустью после убийства лисы?.. Или и тем и другим вместе.
50. Дневник Кицунэ
На рассвете случилось следующее: первое — вернулись Йошифуджи с Братом, уставшие и промокшие, в грязных вонючих одеждах. Между двумя мужчинами чувствовалась некоторая напряженность, хотя Йошифуджи сразу же ушел к себе в комнаты, едва успев сказать нам пару слов. Он только улыбнулся мне.
И второе — Брат, не сказав ни слова, сразу прошел через мои комнаты в покои Матери (женщины разбегались в разные стороны, как когда-то раньше — куры). Дедушка и я пошли за ним.
— Мама! — Его голос был хриплым, как будто он много кричал или плакал в эту ночь. — Мама!
— Она спит, — сказала Джозей, когда Брат раздвинул ширмы и приблизился к постели Матери. Мать спала, закутавшись в ночные платья, ее волосы разметались по полу. Брат распахнул ее верхнее платье. Джозей и остальные слуги смотрели в другую сторону или вообще растворились в воздухе.
Она действительно казалась спящей, если бы у нее не было разорвано горло. Брат всхлипнул и отвернулся.
— Значит, это было на самом деле! Это произошло.
Я встала на колени около Матери.
— Что случилось?
Ее платья съехали набок и были почти черными от крови. Она свернулась в клубок, как будто снова была лисой, словно пыталась унять боль, зализать раны.
— Мы охотились там, снаружи, — сказал Брат упавшим голосом. — Это собака! Но я не остановил ее… Я был так поглощен тем, что был человеком, что даже не узнал ее, пока она не умерла.
— А как же магия? По крайней мере она не показалась Йошифуджи женщиной? Он не говорил? — Меня трясло. Я коснулась пальцами ее лица, холодного и влажного. Ее глаза были все еще открыты, в них была земля.
— Я не знаю, что он видел. Потом была гроза, молния ударила в дерево рядом с нами и… — Он заплакал и не договорил.
Дедушка строго на него посмотрел. Он встал на колени перед трупом моей Матери, убрал спутавшиеся волосы с ее лица и погладил по голове.
— Моя маленькая бедная дочка! Ты никогда бы не стала хорошим человеком, ведь так?
— Что с нею будет теперь? — спросила я.
— Ничего. Она лиса. И она умерла.
— Но старик, который не хотел отдавать мне свою голову, сказал, что у лис тоже есть душа. Она уже ушла? Как же перерождение?
— Тот старик был дураком. Все люди дураки. — Дедушка осторожно встал. Я вдруг заметила, что он сильно постарел с тех пор, как мы стали людьми: когда-то маленькие морщинки в уголках глаз расходились почти до висков. — Как и все мы. Нет. Мы просто умрем, и все. Нет никаких призраков, нет Чистой земли, которая бы нас ждала, нет перерождения. Только сейчас, а потом — смерть.
Я легла рядом с Матерью, свернулась клубком вокруг нее, как будто она была еще жива и я была ее детенышем, спящим в темноте нашей старой норы. У меня щипало глаза, как будто в них таяло какое-то ядовитое вещество. Спустя некоторое время я поняла, что плачу.
— Почему мне грустно? — спросила я. — Я никогда раньше не расстраивалась из-за смерти. Ведь так и должно быть, это нормально.
— Это еще одна цена, которую должны платить люди: потеря.
— Людям за слишком многое приходится платить, — с горечью сказала я. — Я даже не подозревала, за сколько.
— А ты еще даже не начала понимать этого, Внучка, — резко сказал Дедушка.
На веранде раздались шаги.
— Жена!
Брат вздрогнул. Мы втроем молча, с испугом посмотрели друг на друга.
— Жена! Джозей! Кто-нибудь!
Я услышала, как он отодвинул ширму. Шаги приближались.
— Где все?
А потом он отодвинул еще одну ширму и вошел в комнату, где были мы и моя мертвая Мать. Он переоделся в чистые платья, от него пахло чем-то сладким.
— Что? — Он остановился, посмотрел на нее и нахмурился. — Это не та лиса, которая…
— Мать твоей жены покинула этот мир. Она умерла, — ответил Дедушка.
— Нет, — сказал Йошифуджи. — Это не она. Я вижу раны.
Брат тяжело вздохнул.
— Ты не видишь ничего, — сказал Дедушка. — Здесь нечего видеть.
— Но… — Йошифуджи потряс головой, как будто хотел стряхнуть с нее налипшую паутину.
— Ты видишь только это: умерла женщина, ее семья скорбит. Ничего больше.
— Я полагаю, что так, — медленно проговорил Йошифуджи. — Наверное, у меня просто никак не выходит из головы та мертвая лиса. Значит, твоя мать тоже умерла. Мне так жаль, милая жена. — Он наклонился ко мне и взял за руки, поднял и обнял, не обращая внимания на мои слезы на своих шелковых платьях. — Мы позовем священнослужителей. И твоя мать очнется в Чистой земле.