Мистер Тэбрик, например, мог теперь всюду следовать за лисицами и даже не отставал от них, причем шел по лесу бесшумно, как олень. Он научился прятаться, если кто-нибудь проходил мимо, так что люди очень редко его видели, а в обществе лисиц видели всего один раз. Но самое забавное было то, что у него появилась привычка ходить согнувшись пополам, почти на четвереньках, так что он невольно нет-нет да и опирался о землю то одной, то другой рукой, особенно когда шел в гору.
Иногда он охотился с ними вместе. Его роль сводилась главным образом к тому, что он выгонял зайцев к кустам, где сидела засада из лисят, так что жертва попадала им прямо в зубы.
Впрочем, он был им полезен и в других отношениях: влезал на деревья и доставал из гнезд голубиные яйца, которые были для лисят большим лакомством. Изредка он убивал для них ежа, и таким образом они не ранили себе рот его иглами. Однако, хотя мистер Тэбрик сильно изменился под влиянием лисиц, они, со своей стороны, тоже не отставали от него и переняли много человеческих приемов и уловок, которые обычно совершенно отсутствуют в лисьем поведении.
Как-то вечером мистер Тэбрик зашел к крестьянину-пчеловоду и купил у него целый плетеный из прутьев улей, попросив предварительно выкурить оттуда всех пчел. Он отнес этот улей своим лисицам, чтобы угостить их медом; он не раз видел, как они откапывали гнезда диких пчел. Увидев улей, полный меда, они ужасно обрадовались и с жадностью набросились на тяжелые благоухающие рамы; их зубы слипались от вязкой приторно-сладкой массы, но они стремительно и жадно поглощали ее. Уничтожив все без остатка, лисята в клочки разодрали весь улей, а потом еще долго, счастливые и довольные, были заняты тем, что вылизывали свою липкую сладкую шерсть.
Эту ночь мистер Тэбрик решил провести с ними в лесу, но они оставили его одного и ушли на охоту. Проснувшись утром, он почувствовал, что совершенно закоченел от пронизывающего холода и, кроме того, мучительно голоден. Над землей стелился белый туман, и в лесу запахло осенью.
Поднявшись на ноги и размяв свое закоченевшее тело, он отправился домой. Лето прошло — мистер Тэбрик только сейчас это заметил и был очень удивлен. Он подумал о том, что лисята уже выросли, они стали уже почти взрослыми лисицами, а вместе с тем ему казалось, что только вчера они еще были маленькими темными шариками с ясными голубыми глазками. Вслед за тем невольно возникла мысль о будущем, и перед ним снова встал вопрос, который мучил его уже раньше: что ожидает его лису и ее детей? До наступления зимы он должен во что бы то ни стало заманить их к себе в сад и принять все меры, чтобы оградить их от всяких опасностей.
Хотя мистер Тэбрик и силился заглушить страх, придумывая всякие разумные планы, он весь день испытывал огромное беспокойство за лисье семейство. Придя к ним днем, он застал на обычном месте только свою жену Сильвию, и ему сразу стало ясно, что она тоже очень взволнована. Но — увы! — бедное существо не могло ему ничего объяснить, а только лизало его руки и лицо, пугаясь и вздрагивая от малейшего шума.
— Где твои дети, Сильвия? — спрашивал он ее несколько раз.
Но ее этот вопрос почему-то сердил; наконец она вскочила, бросилась к нему, прижалась всем телом к его груди и нежно-нежно его поцеловала, так что он ушел от нее с легким сердцем, потому что понял: она все еще его любит.
Эту ночь мистер Тэбрик провел у себя дома, но рано утром его разбудил топот лошадиных копыт, и, подбежав к окну, он увидел одного из местных фермеров. Фермер, очень нарядно одетый, проезжал верхом как раз мимо его дома. «Неужели они уже охотятся?» — подумал он, но потом быстро успокоился, решив, что для охотничьего сезона еще рановато.
Больше никаких тревожных звуков до одиннадцати утра мистер Тэбрик не слышал. Но тут до него вдруг донесся отчетливый лай гончих, и, к своему ужасу, он убедился, что они лаяли где-то совсем близко. Мистер Тэбрик в отчаянии выбежал из дома, распахнул настежь ворота, укрепив над ними железный прут и несколько рядов проволоки, чтобы верховые не могли проникнуть в его владения, и прислушался.
Кругом снова царила полная тишина: видимо, лисица свернула куда-то в сторону; до него не долетало теперь ни единого звука охотничьего рожка. Собственно говоря, он уже был не властен хоть что-нибудь изменить, но не хотел в этом признаться даже самому себе и занялся тем, что стал проделывать отверстия в живой изгороди, окружавшей дом, чтобы дать возможность Сильвии или ее лисятам пробраться к нему в сад, с какой бы стороны они ни подошли.