Чертова боль убивала его, перекрывая доступ к прежней жизни.
Боль...
Она вытекала из головы Алексея бесконечным потоком. Этот проклятый поток уносил и уносил с собой жизнь. По каплям, по крупицам, но жизнь постепенно уходила из Петрова. Он смутно различал, как чей-то силуэт склонился над столом, где только что сидели они с Колей. И этот силуэт размахивался и размахивался, с силой опуская на голову лежащего лицом на столе Николая то ли нож то ли тесак... Этот незнакомец потрошил Лапина. Потрошил его шею и голову, выбивая наружу кровь и частицы мозга. При этом до слуха тяжело раненого в голову Леши доносилась ругань. Эта нецензурная ругань характеризовала геев и лесбиянок в самом нелицеприятном свете. Алексей уже не мог различить каждое слово, что выкрикивал убийца. Но общий смысл был ясен: люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией не имеют права на жизнь.
***
'7 апреля, 2000 года', - напишет Алена в своем дневнике, - 'В дверь позвонили. Я мыла посуду на кухне и смотрела сериал 'Земля любви, земля надежды'. Пройдя в прихожую и открыв дверь, я обомлела: на пороге стоял Костя. Его лицо было бледным и взволнованным
- Что случилось? - я как зачарованная смотрела на своего бывшего жениха. Я не могла понять, что он тут делал; зачем приехал из города сюда, в Тихое. Да еще на ночь глядя.
- Мне нужно с тобой поговорить, - пробубнил Костя.
- Сколько повторять одно и то же! Нам больше не о чем говорить. Уходи, прошу тебя и больше не появляйся в моей жизни. - Я хотела было закрыть дверь, но Костя насильно ворвался в дом. Я испугалась.
- Уходи. Сейчас придет мама. Она не должна тебя видеть. Она пьет таблетки от сердца, ей нельзя нервничать.
- Тогда давай уйдем в твою комнату. Я не покину дом, пока мы не поговорим.
Я отвела глаза в сторону, откинула волосы. Затем вновь взглянула на Костю. У того по-прежнему было выжидающее выражение лица.
- Хорошо. - Я повернулась и направилась к лестнице. Костя последовал за мной.
Мы поднялись наверх, вошли в мою комнату. Я повернулась к Косте. Повисла напряженная пауза, но я ее нарушила:
- Слушаю тебя.
- Ты знаешь секрет безумия?
- Что?
- Безумие - это то, что меняет тебя, перестраивает изнутри, усыпляет твою бдительность, возвращает тебя к первобытному состоянию. Но истинное исступленное безумие - это такая штука, от которой невозможно отделаться. Вопрос состоит в следующем: каков фундамент этого самого безумия? Какова подоплека? Что послужило причиной твоего личного перестраивания? Если причина в пустом, скучном нервотрепстве, вызванном рутинными проблемами, тогда в этом нет ничего экстраординарного. Но если причиной безумия становится любовь, это - страшно. Страшно, потому что такая причина превращает тебя в машину, которая забывает, что такое страх. В машину, механизм которой перезагружается и работает сам собой, без отдыха. Эта машина подконтрольна лишь тому самому чувству, что привело к ее созданию. Кроме того, все это случается лишь со слабыми... Признаться по правде, я никогда не был сильным, и ты имела возможность в этом убедиться. Ты невиновата в том, что со мной происходит, детка. Виновато чувство, которое я испытываю к тебе и которое не могу убить. Чувство, объединившее нас с тобой. Когда кто-то говорит кому-то, что готов ради него (нее) на все, - это первый шаг к безумию. Мы не осознаем того, что стоим на пути к безумию.
- Зачем ты все это рассказываешь? - я села на кровать.
Костя медленно достал сзади из-за пояса огромный нож, покрутил его на свету и приложил к своей правой щеке.
- Я сегодня убил двух человек, - молвил он. - Ты ведь не хочешь стать жертвой номер три, верно, девочка моя?
В его черных глазах было ледяное спокойствие... Ненормальное, жестокое спокойствие. Человек с такими глазами не обязан спрашивать ни у кого разрешения по поводу чего бы то ни было. Он лишь предупреждает, что ему что-то нужно и все.
У меня из глаз медленно покатились слезы.
- Костя, ты болен. Тебе нужна помощь.
- Ты права, солнышко, - ответил он. - Но моя болезнь неизлечима. Ты должна знать, что я не отдам тебя никому.
- Мы не давали друг другу клятву верности у алтаря.
- Мы встретили друг друга, влюбились, не могли друг без друга. Этого вполне достаточно...
Я смотрела то на Костю, то на нож в его руке:
- Я прошу тебя... я умоляю - уходи. Оставь меня в покое.
- Ты забыла меня? Нет, ты не забудешь меня. Наша любовь бессмертна.
Он медленно опустился на постель рядом со мной, убрав нож за пояс. Я все также смотрела на него измученными глазами. Он прикоснулся к моей щеке, затем положил руку мне на бедро.
- Помнишь, - произнес он, - как ты жаждала грубой любви? Может, повторим? Прямо сейчас, а?