— Ну пожалуйста, — умоляла я. — Мне очень нужно. Понимаете, я журналистка, и… — я запнулась, — у меня ужасно важное интервью с… м-м… э-э… с министром Шотландии!
Я произнесла это с такой гордостью, словно мне удалось добиться эксклюзивной аудиенции у Усамы бен Ладена.
Впрочем, даже будь я на короткой ноге с главным злодеем планеты, вряд ли это впечатлило бы сотрудницу аэропорта. Судя по выражению ее лица, жесткие требования и сумасшедшие нагрузки журналистской профессии были ей до лампочки.
Я сменила тактику и лихорадочно затараторила:
— Вообще-то дело не в работе… Мне срочно нужно домой, потому что… — Я скрестила пальцы в кармане пальто. — Мне срочно нужно домой, потому что… м-м… больна моя бабушка.
Девушка посмотрела на меня с сочувствием. А может, с презрительной жалостью.
— Извините. Но начальство запретило. Меня попросили обратить ваше внимание на то, что регистрация заканчивается ровно за полчаса до вылета, и мы настоятельно рекомендуем приходить за два часа.
Мне было так жалко себя, что в горле встал ком. Я чувствовала, что вот-вот слезы хлынут потоком, поэтому как можно шире вытаращила глаза и перестала моргать. Вид у меня, должно быть, сделался безумный.
— Ну пожалуйста. Я понимаю, вам вечно приходится отбиваться от лгунов, которые выдумывают самые нелепые причины. Некоторые люди считают себя особенными и плюют на правила. Дескать, им все дозволено. Но честное слово, я правду говорю. У моей бабушки… — мой голос прервался, — мою бабушку только что отвезли в…
Нет. У меня язык не поворачивался такое сказать. Соврать, что мою обожаемую бабулю, которой ни за что не дашь ее девяносто три, отправили в больницу с каким-нибудь жутким недугом? А если такое однажды и в самом деле случится? Я же обязательно решу, что это из-за меня, и буду казнить себя по гроб жизни. Нельзя так портить себе карму.
Девушка понимающе улыбнулась.
— Следующий рейс через три часа.
ТРИ ЧАСА. Два коротеньких слова автоматной очередью прошили меня насквозь, и меня прорвало.
— Три часа. Да за это время бабуля может у… у… — бормотала я сквозь рыдания. Я настолько увлеклась своим собственным спектаклем, что на секунду сама поверила, будто моя бабуля, которая, должно быть, сидела дома и мирно стучала спицами в ожидании программы «Сегодня утром», и впрямь серьезно захворала. — Моя бабу-у-уля… Три часа. Да за это время что угодно может случиться… Ей девяносто три года. Девяносто. Три. Вы представляете, каково это — вам девяносто три, и вы совсем одна сидите в своей квартире, ожидая… не знаю… ожидая чего-то… А время уходит… уходит…
Как же несправедливо: пассажиров наказывают за ерундовое опоздание, а авиакомпания может сколько угодно задерживать рейс, и ей ничего не будет.
— Это оскорбительно! — дрожащим голосом заключила я, вытерла ладонью под носом и ринулась в направлении бара, всхлипывая и бормоча нецензурщину. Я наверняка выглядела как пациентка дурдома, но в тот момент мне было плевать, что обо мне подумают.
Чертовы бюджетные авиакомпании, которые применяют двойные стандарты и не желают подстраиваться под нужды пассажиров! Чертова девица за стойкой, не сумевшая убедить свою начальницу-буквоедку меня пропустить! А главное — чертовы британские железные дороги, которые подло меня подставили! Почему поезд не ехал быстрее? В какой-нибудь, мать ее, Германии или, мать ее, Швейцарии, где в общественный транспорт вбуханы огромные деньги, все работает как часы и такого никогда бы не случилось. Может, эмигрировать отсюда к чертям собачьим? Если бы я выбрала «Британские авиалинии», такого тоже бы не произошло. Сидела бы сейчас в самолете, что торчит на поле. И проторчит там еще час, будь он неладен. Я торжественно пообещала себе никогда больше не экономить на перелетах.
Все, все кругом были виноваты, кроме меня. Я обожала искать козлов отпущения. Они целыми стадами бродили вокруг — что бы я без них делала? Я обвиняла их во всех своих бедах — это было намного легче, чем взглянуть в лицо горькой, неудобной правде. А правда в том, что я кошмарно, патологически безответственна; что именно из-за этого я в последние недели потратила несколько сотен фунтов, которые были далеко не лишними, на обмен авиабилетов и ночевки в гостиницах; и самое ужасное — в приступе отчаяния я позволила себе чудовищную ложь, и еще не известно, как это аукнется бабуле.