- Что, Архипыч, всё отдыхаешь? - Лопатин ввалился в "Космический волк" и сразу направился к "своему" столику. - А мне через два дня в рейс. Снова полгода не увидимся, так что сегодня я угощаю.
Архипыч молча кивнул. Старый, бывший, заслуженный - не так-то это легко. Поэтому все дни он предпочитал проводить в этой забегаловке, в которой собирались такие же, как он, отставники. Но и действующие космонавты заходили сюда с удовольствием. Рассказывали о полетах, пили минералку, угощали стариков пивом.
"Космический волк" чем-то напоминал кают-компанию старого корабля. Вместо кружек здесь пили из пластиковых поилок - непроливаек. Играла тихая музыка. Глубокие кресла, списанные и приобретенные администрацией, напоминали те, что и до сих пор встречались в Центре управления околоземными перемещениями. Большой экран на стене транслировал карту звёздного неба с проложенным курсом корабля. По светлой полоске курса двигалась яркая зелёная точка. Направления "полёта" и маршруты часто менялись, чтобы не наскучили посетителям. Порой новый маршрут, появившийся на карте, напоминал кому-нибудь из завсегдатаев историю, приключившуюся с ним в настоящем полёте. Тогда космолетчик негромко, будто сам себе, начинал рассказывать свою историю, то смешную, то трагическую. Те, кто приходил сюда каждый день, знали большую их часть наизусть.
Но порой в тихий дремотный уголок врывалась настоящая жизнь. Волнующие события, громкие новости, планы дальних экспедиций - все это возникало с приходом действующих космонавтов. Молодые делились радостями и обидами, хохотали, громко стучали кружками - и уносились обратно в кипящее "сегодня".
Старики делали вид, что очень довольны, а сами жадно ловили новости с космодрома. Ещё бы! Там прошла вся жизнь! Лопатина же ценили как ловкого рассказчика. Может быть, не очень искусного, зато его истории никогда не повторялись.
- Садись, Ваня. Расскажи что-нибудь на прощанье.
- Ладно. Что-то Гаврилова сегодня не видно?
К столу подошел официант, такой же пожилой, как и большинство посетителей, и, не говоря ни слова, поставил на стол поилки с пивом и отдельно бутылку минеральной воды для Лопатина.
- Гаврилов на рыбалке. Третий день не заходит, - Архипыч по привычке дунул на поилку и медленно отхлебнул.
- Тогда я вам историю одну расскажу, но, чур, Гаврилову меня не выдавать. Знаете, кто такой Плужников?
- Константин Николаевич? Кто ж его не знает?
- Это какой же Плужников? Консультант МАКа? Он ещё летает?
- Летает, но теперь только в Системе. А моя история про то время, когда он ещё был в Глубокой разведке.
- Давай, рассказывай, не томи душу.
- Так вот. Несколько лет тому назад Плужников по линии этой самой разведки улетел на окраину Галактики. Предполагалось, что по корабельному времени пройдет полтора года. А на Земле - целых пять. Хоть и через гиперпространство, конечно, но подлёт - отлёт и всё такое... А здесь у него жена осталась молодая.
Вообще-то, вы знаете, женщин в дальние рейсы не берут. Но она сумела добиться. Не знаю уж, как, то ли сама, то ли муж до отлета всё устроил. Не хотела она, видишь, чтобы он вернулся молодой, а она на пять лет постарела. Вот и полетела.
- А ты откуда знаешь?
- Так я тогда на "Огородникове" летал. Она к нам и попала. Специальность у неё врач, а по второй - контактёр. Их всегда не хватает, вот её и взяли. Между прочим, пришлось мне с ней довольно близко познакомиться. Я-то по второй специальности биолог, выходит, она по этой линии мой прямой начальник. И Гаврилов тогда с нами был. Он механик от Бога. Характер вот только маленько подкачал.
- Ты нам про Плужникову давай. Как она там, прижилась?
- Плужникова эта, Татьяной её зовут, заявилась на корабль в день отлета минуточка в минуточку. Ну, братцы! Видал я коров, но эта! В дверь, правда, прошла, но почти без зазора. Гаврилов заранее предвкушал, как будут строиться наши отношения. Нам предстояло на полтора года уйти. Он картины всякие рисовал, а тут как увидел её, прямо дар речи потерял. Зачем, говорит, ей в полет? С её внешностью что молодая, что старая - всё одно. И то сказать, внешность примечательная. Толстая, это я уже говорил. Сама как бочонок, но ножки - ручки тоненькие. Волосы длинные, седые. Правда, только сзади. А спереди лысина с рубцом от химического ожога. Брови широкие и белые. А кожа - как у чемодана.
- И эту красоту она старалась для мужа сохранить?
- Выходит, так. Гаврилов, конечно, промолчать не может. Сначала онемел, а потом понесло его. Раз романы крутить не получилось, так хоть язык почесать. Но она стойкая оказалась. Характер такой, что и про внешность забываешь. На его подколки сначала отшучивалась, а как надоел он ей, она и скомандовала: налево кругом. Он аж присел, не ожидал, что она слова такие знает. И пошёл. Но злобу затаил.