Агата Кристи
Женщина на лестнице
Это было все, что мы смогли вытянуть из миссис Холлидей. Мы поспешили обратно в Лондон, сделали необходимые приготовления и на следующий день выехали на континент. С довольно мрачной улыбкой Пуаро заметил:
— Большая Четверка все время опережает меня. Я бегаю за ними, совсем как один старый французский фокстерьер.
— Возможно, вы встретитесь с ним в Париже, — сказал я, сразу поняв, что речь идет об одном из самых знаменитых сыщиков Сюртэ,[1] с которым Пуаро случалось иметь дело раньше.
Пуаро скорчил гримасу.
— Надеюсь, что нет. Мы с ним никогда не могли найти общий язык.
— Разве трудно, — спросил я, — узнать, что делал такой-то англичанин такого-то числа два месяца назад?
— Очень трудно. Но, как вы знаете, встреча с трудностями радует Эркюля Пуаро.
— Вы думаете, что его похитила Большая Четверка?
Пуаро кивнул.
Наши дальнейшие поиски ничего существенного не добавили к тому, что мы уже знали от миссис Холлидей. Пуаро долго расспрашивал профессора Бургоне, надеясь выяснить, рассказывал ли ему Холлидей о своих планах на тот вечер, но профессор ничего не помнил.
Нашим следующим источником информации была знаменитая мадам Оливье. Я был слегка взволнован, когда мы поднимались по ступенькам ее виллы в Пасси. Мне всегда казалось невероятным — что женщина может достигать таких высот в науке. Я считал, что на это способны только мужчины.
Дверь открыл юноша лет семнадцати, манерами напоминавший церковного послушника. Пуаро заранее условился о встрече. Он знал, что мадам Оливье никого не принимает без предварительной договоренности, так как большую часть времени занята работой.
Нас провели в салон, и вскоре к нам вышла хозяйка. Мадам Оливье была высокой женщиной. Ее рост подчеркивали белый халат и высокая шапочка, напоминавшая головной убор монахинь. У нее было продолговатое бледное лицо и удивительно черные глаза, в которых светился какой-то неистовый свет. Она была больше похожа на настоятельницу средневекового женского монастыря, чем на современную француженку. Одна ее щека была обезображена шрамом, и я вспомнил, что три года назад ее муж и его ассистент погибли во время взрыва в лаборатории, и с тех пор она всю свою энергию направила на научные исследования. Она встретила нас вежливо, но холодно.
— Меня так много раз расспрашивала полиция, мосье… Едва ли я смогу помочь вам, раз уж не смогла помочь им.
— Мадам, возможно, я задам вам совсем другие вопросы. Скажите, пожалуйста, о чем вы беседовали с мистером Холлидеем?
— Как о чем? — удивилась она. — Конечно же о работе. О его и моей.
— Говорил ли он о своей теории, которую изложил в докладе, прочитанном Британскому научному обществу?
— Конечно. Эта и было главной темой нашей беседы.
— Его идея скорее из области фантастики? — небрежно спросил Пуаро.
— Некоторые так думают. Я — нет.
— Вы считаете, что это можно осуществить практически?
— Конечно. У меня практически такое же направление, только конечная цель другая. Я изучаю гамма-лучи, излучаемые веществом, известным как радий-С продукт распада радия, — и во время одного из экспериментов я натолкнулась на весьма интересные свойства магнитных полей. У меня есть своя теория, относительно магнитных полей, но публиковать результаты пока еще преждевременно. Опыты Холлидея и его идеи меня очень заинтересовали.
Пуаро кивнул, потом задал ей вопрос, который очень меня удивил:
— Простите, мадам, а где вы беседовали? В этой комнате?
— Нет, мосье, в лаборатории.
— Я могу осмотреть ее?
— Конечно.
Мы вышли следом за ней в небольшой коридор. Пройдя мимо двух дверей, мы оказались в большой лаборатории, в которой было полно колб, мензурок и различного рода приспособлений, названий которых я даже не знал. Двое сотрудников проводили какой-то опыт. Мадам Оливье представила их нам:
— Мадемуазель Клод. (Высокая с серьезным лицом девушка поздоровалась.) Мосье Генри — мой старый и преданный друг.
Темноволосый молодой человек небольшого роста неловко поклонился.
Пуаро осмотрелся. Кроме той двери, через которую мы вошли, в лаборатории были еще две. Одна, как объяснила хозяйка, вела в сад, другая — в небольшую комнату, где также проводятся эксперименты.
Пуаро внимательно все выслушал и заявил, что теперь можно вернуться в салон.
— Мадам, во время беседы с мистером Холлидеем вы были одни?
— Да, конечно. Оба моих сотрудника находились в маленькой комнате.
— А не могли ли они или кто другой подслушать, о чем вы говорили?
Хозяйка задумалась, потом покачала головой.
— Вряд ли. Все двери были плотно закрыты.
— А в комнате никто не мог спрятаться?
— В углу стоит буфет… но это же смешно.
— Все может быть, мадам. Последний вопрос. Мистер Холлидей ничего не говорил вам о своих планах на вечер?
— Нет.
— Большое спасибо, мадам, и извините нас за то, что отняли у вас столько времени. Не беспокойтесь, мы сами найдем выход.
Мы вышли в холл. В этот момент в парадную дверь вошла какая-то женщина и быстро взбежала по ступенькам. Мне показалось, что она была одета в черное платье и черную шляпу с вуалью, какие обычно носят вдовы.
Когда мы вышли, Пуаро вдруг сказал:
— Какая странная женщина!
— Мадам Оливье? Да, она…
— Mais non,[2] не мадам Оливье. О ней вообще нечего говорить, она гений, а гении — порода особая и редкая. Нет, я имел в виду другую, ту, что мы видели на лестнице.
— Но я не разглядел ее лица, — пробормотал я изумленно, — да и вы, я думаю, тоже. Она на вас даже не взглянула.
— Именно это я и имел в виду, когда сказал, странная женщина, — спокойно ответил Пуаро. — Женщина, которая входит в свой дом, а я предполагаю, что это ее дом, поскольку она вошла, открыв дверь ключом, и взбегает по лестнице, даже не взглянув на двух незнакомых посетителей в холле, — очень странная женщина. Осторожно!
Он потянул меня назад, и как раз вовремя. Едва не задев нас, на дорогу упало дерево. Пуаро остолбенело смотрел на него, бледный и испуганный.
— Грубая, топорная работа, — возмутился он, — но даже мне ничего не показалось подозрительным. Если бы не моя реакция, а она у меня не хуже, чем у кошки, Эркюля Пуаро уже не было бы в живых — большая утрата для человечества. Да и вас тоже, мой дорогой Гастингс, впрочем, это мир как-нибудь бы пережил.
— Благодарю вас, — холодно ответил я. — Но что мы будем делать дальше?
— Что делать? — вскричал Пуаро. — Думать. Думать, шевелить своими серыми клеточками. Этот мистер Холлидей — был ли он на самом деле в Париже? Я думаю, что был, так как он разговаривал с профессором Бургоне, который знал его лично.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.
— Это случилось в пятницу утром. Последний раз его видели в пятницу в одиннадцать вечера, но он ли это был?