– Уехать? – усмехнулся он, чмокнув меня в нос. – Ты сидишь посреди постели, замотанная в тридцать три одеяла, и рассказываешь мне, что опять хочешь куда-то бежать? Ты можешь хотя бы ночь провести на одном месте? Чем тебе не нравится здесь? Да, мебель, конечно, так себе…
– И бог знает, кто еще кувыркался на этой кровати до нас, – добавила я, кивая на явно видавший лучшие дни покров, который мы сбросили на пол.
– Кувыркался? – Лицо Андре вдруг засветилось. Так бывало, когда его серьезность сменялась шаловливой улыбкой. Это случалось нечасто, обычно Андре оставался возмутительно серьезным и сосредоточенным, даже непроницаемым. Под его взглядом я часто чувствовала себя маленьким белым кроликом в большой холодной лаборатории. Только Андре мог заниматься со мной любовью так, будто ставил научные опыты. Но когда он улыбался – вот так, как сейчас, без сарказма, без скрытого глумливого подтекста, по-мальчишески взъерошивая свои темные волосы, он становился моложе и сиял, как ночной светлячок.
– Мне не нравится тут, не могу объяснить, что именно.
– Да уж, объяснить это будет непросто. Знаешь, за ночь в таком месте люди душу готовы продать. Увидеть Париж и умереть.
– Боюсь, что в нашем случае, это звучит буквально, – нахмурилась я, снова вспомнив печальные обстоятельства, которые привели нас сюда, на крышу этого старинного дома. Сережа исчез, о нем так и не появилось никаких известий, и в комнате снова повисла тяжелая пауза. Призраки сидели рядом с нами на постели, и от этого становилось неуютно.
– Давай хотя бы поедим. Я ведь принес тебе крок-месье, это, если ты не знаешь, один из моих любимейших бутербродов. Очень простое блюдо: сыр, ветчина, хлеб…
– Зачем ты перечисляешь ингредиенты? – удивилась я. – Ты что, принес своего «месье» в разобранном виде?
– Нет-нет, – покачал головой Андре, метнувшись к оставленным у входа пакетам. – Совершенно готовый и даже горячий бутерброд. Просто я подумал… когда ты уже решишь сказать мне «да» и стать моей женой, тебе понадобится информация о том, что я люблю, а что – нет. Ведь ты же будешь мне готовить?
– Еще чего! – возмутилась я. – Если я и выйду замуж за богатого француза, то только для того, чтобы больше никогда ничего не делать. Разве что красить ногти и периодически менять форму губ. Иначе зачем мне брать в мужья пластического хирурга.
– Значит, ты – типичный голд-диггер? – рассмеялся Андре. – А я-то надеялся… Ладно, что ж поделать. Но губы мне твои нравятся такими, какие они есть. И все в тебе мне нравится, и никогда, ни за какие деньги и ни за какие блага я не соглашусь изменить тебя ни на миллиметр. Только если… вот, я принес еще пару меренг, хотя их я брал больше для себя. Твои губы будут сладкими, а дыхание – как веточка ванили.
– Ты собираешься меня съесть? – покачала головой я. – Тогда тебе стоило бы захватить кетчуп.
– Иногда ты такое скажешь, что мне хочется наподдать тебе по… неважно.
– Наподдать мне по «неважно»? Хотела бы я на это посмотреть, – фыркнула я, а затем скинула одеяло и перевернулась на живот, предоставив Андре любоваться упомянутой частью тела. Я потянулась и достала из пакета завернутый в плотную бумагу бутерброд. Он действительно был еще теплым и очень нежным. Я поняла вдруг, что успела чудовищно проголодаться за этот бесконечный день, который никак не хотел кончаться. Через несколько мгновений я почувствовала, как теплая мужская ладонь прикасается к моей спине. Я изогнулась, постаравшись сосредоточиться на бутерброде, но это стало куда сложнее. Андре нежно провел пальцем по позвоночнику – медленно, прикасаясь к каждому позвонку, замедляясь по мере продвижения вниз, к «кошачьему месту». Я сжала ноги и невольно напряглась, изо всех сил стараясь не повернуться, не дернуться, выдержать «пытку».
– Что же ты не ешь, моя птичка? – спросил Андре шаловливым тоном. – Тебе не холодно?
– Ужасно холодно, – кивнула я, переворачиваясь к Андре. Я не выдержала, конечно. Бутерброд остался лежать на бумажке, на тумбочке. Андре достал из пакета белую, похожую на вспененный мел меренгу, отломил кусочек и поднес к моим губам.
– Попробуй, тебе понравится, – прошелестел он, и я послушно открыла рот. Воздушная сладость моментально растворилась на языке, но еще раньше, чем это произошло, Андре накрыл меня своим телом, завладел моими губами, желая попробовать на вкус. Он провел своим языком по моему и промурлыкал что-то удовлетворенно.
– Значит, любишь сладкое? – улыбнулась я, и он поцеловал мою улыбку. – Андре, у тебя одежда до сих пор сырая. Ты не боишься простудиться?
– Намекаешь, что мне неплохо бы раздеться? Если хочешь увидеть меня голым, так и скажи, Даша. Зачем же маскировать это под заботу о моем здоровье?