Чай в чайнике остыл, но она все же налила себе еще чашку и снова взялась за свои цифры.
Наевшиеся кошки вернулись к ней. Одна устроилась у ее ног, как теплая подушечка, а другая забралась к ней на колени. Харриет гладила мягкий мех. Она радовалась обществу кошек. Они не отвлекали ее, как это было бы с Чарли Тимбеллом.
Кроме практических деталей, касающихся изготовления и продажи, банк хотел бы иметь сведения о структуре компании, в которую их попросят вложить капитал. Тщательно взвесив свои потребности, Харриет пришла к заключению, что было бы лучше всего, если бы штат был минимальным. Она решила, что сначала она сама смогла бы вести дела, как единственный хозяин. Ей понадобятся секретарь и счетовод, занятый неполный рабочий день, и очень хороший бухгалтер. Но в мире карточного домика ей необходимо достать деньги до того, как она сможет назначить кого-либо.
Она ясно осознавала, что на самом деле она просит капиталовложение в себя. Были ее собственная энергия, ее собственное умение торговать, которые заставили бы ее предприятие работать. В результате тщательного анализа рынка, проведенного совсем не научным способом, а просто полагаясь на интуицию, она решила, что даже плохую игру можно сделать такой, которая будет хорошо продаваться. Если она будет интересно упакована и будет удачно найден рынок сбыта, и если о ней будут много говорить и писать так, что люди это заметят, то она будет продаваться. Возможно, в нее поиграют только один-два раза, но за нее все равно уже будет заплачено.
Харриет была убеждена, что она может упаковывать, продавать и содействовать распространению не только так же хорошо, как кто-либо другой, а даже лучше, потому что именно она сконцентрировала на этом все свое внимание. У нее больше не было никаких других потребностей и ничем другим она не хотела заниматься. Она предложит себя банку Мортона.
Это принесло ей удовлетворение и придало уверенности в том, что ее игра — игра Саймона — хороша. Она была наилучшей из всего того, что она видела или могла вспомнить.
Дождь прекратился накануне вечером. Харриет подошла к новому зданию банка из черного стекла при слабом свете солнца за семь минут до открытия. Она стояла, глядя на здания Сити, возвышающиеся вокруг нее, на камень, бетон и стекло, покрытые копотью, и чувствуя свою ненужность в их величественной тени.
«Конечно, — сказала она себе, — а что другое ты могла бы почувствовать».
Точно за две минуты до назначенного времени она представилась ведущему прием посетителей секретарю за конторкой в мраморном вестибюле. За спиной Харриет среди зеленых пальм расточительно журчал фонтан. Пока секретарь говорил по телефону, чтобы доложить о ее прибытии, Харриет подумала о том, что деньги говорят на различных языках. Вот этот тихий и спокойный голос, гармонично сочетающийся с вежливой водой и гладким холодным камнем, становится знакомым для нее. Она знала, что если бы она проникла поглубже, ей бы пришлось услышать другие, более грубые языки.
По указанию секретаря она вошла в отполированную кабину лифта и поднялась на верхний этаж. Здесь, наверху, открывалась перспектива пространства, покрытого ковром и заканчивающегося зеркальным стеклом, которое, в свою очередь, открывало новую перспективу — башни и слепые стеклянные глазницы окон. Было тихо, как в нефе церкви, глядя через который видишь какой-то огромный запрестольный образ. Харриет послышалось негромкое жужжание на некотором расстоянии от нее. Она знала, что это голос банковского оборудования, электронного сердца банка, который так напоминал ей шепот молитвы.
Из одной двери, которая открывалась, как вход в отгороженное место в нефе, вышел какой-то мужчина. В своей темной одежде на фоне яркого стекла он казался бесцветным, как церковный псаломщик.
— Миссис Гоулд? Пройдите сюда, пожалуйста.
Она послушно пошла с ним. За дверью была комната для совещаний. Она была такая обыкновенная, с пустым овальным столом, стеклянными пепельницами и незапоминающимися картинами, что Харриет сразу почувствовала себя сбитой с толку. Псаломщик превратился в мужчину средних лет в скромном костюме. В комнате было еще двое ожидающих ее мужчин, на удивление молодых и точно так же одетых. У всех троих были румяные, гладкие, приятные лица; их так же трудно было отличить друг от друга, как картины на стенах.
Харриет сделала усилие, чтобы сосредоточиться. Машинально она пригладила кромку своего простенького темного жакета. Костюмная юбка была до колен и узкая, однако не слишком. На ней были простые темные туфли на низких каблуках. Она была правильно одета — точная копия банковских служащих.