– Расслабьтесь, – посоветовала я. – Вам вредно беспокоиться. Сейчас все сделаю и пойду, а вам хорошо бы поспать.
Когда спустя полчаса я зашла в комнату, Вероника уже спала – бледная, с почти бескровными губами и влажными, прилипшими ко лбу волосами – ну просто птичка божья. Я поставила банку с гранатовыми зернами на убогую колченогую табуретку возле ее кровати и собралась уходить. Тут Вероника открыла глаза.
– Я пойду, – шепнула я, – а вы спите, спите.
– Не хочется, выспалась уже, – улыбнулась она. – Посидите еще чуть-чуть, если вы не спешите.
Я кивнула и опустилась в старое, потертое кресло – такие обычно стоят в коридорах районных поликлиник. Мы обе молчали. На древнем полированном секретере стояла фотография ребенка, мальчика, в дорогой, красивой рамке, совсем не вписывающейся в убогость обстановки.
– Сын? – спросила я.
Она кивнула.
– В школе сейчас? – Не то что мне было очень интересно, просто сложно было сидеть и молчать. Она молчала и смотрела в одну точку.
– Не знаю, – сказала она тихо, – не знаю, в школе сейчас или еще где-либо. Он живет отдельно от меня.
– С вашей мамой? – догадалась я.
– Нет, – она мотнула головой, – он живет со своим отцом. Моим бывшим мужем.
И мы опять неловко замолчали. Я поняла, что тут совсем все непросто, и выключила свое любопытство. Но она продолжила сама:
– У меня были муж, сын, было все, даже больше, чем человеку нужно. Муж был богат, были дом, машина, прислуга. Да, и прислуга, и кухарка, и садовник, и шофер. Вы удивлены? И еще сын. Теперь, как видите, нет ничего, кроме этой съемной квартиры. Но я счастлива. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
Я кивнула. Она стала сильно кашлять и с трудом приподнялась на подушках. Я принесла из кухни воды.
– Я пойду, Вероника. К чему вам сейчас нервничать, – осторожно сказала я.
С какой-то немыслимой тоской в глазах она посмотрела на меня:
– Очень задерживаю вас, да?
– Да нет, просто вам так будет лучше, – предположила я.
Она покачала головой, и я покорно опустилась в кресло.
Откашлявшись, она продолжала:
– Я окончила балетное училище, потом была травма колена, так, небольшая, но из классического балета пришлось уйти – было трудно. Правда, и на приму я никогда не тянула. А вот в танцы взяли. – И она назвала самый известный танцевальный коллектив. – В общем, там все сложилось – и гастроли, и деньги, и поклонники. За одного из них я вышла замуж. Он уже тогда набирал значительные обороты, хотя богат еще не был. – Она оперлась на руки и подалась чуть вперед. – Откройте дверцу – там альбом.
Я послушно встала и подошла к секретеру. Там действительно лежал большой кожаный и тяжелый альбом.
– Открывайте, не стесняйтесь, – сказала она.
Я открыла альбом. На блестящих, глянцевых, ярких фотографиях развернулась во всей красе явно небедная жизнь. Загородный особняк, ухоженные лужайки с фонтанчиками, роскошное внутреннее убранство дома, сверкающий лак шикарного авто. Но главное не это. А главное – сама Вероника, узнаваемая с невероятным трудом – молодая, тоненькая, прекрасная, ухоженная до блеска, в потрясающей шубе до пят, с гладкой «балетной» головкой и искусным макияжем. Абсолютная красавица! От серой мышки нет и следа! На некоторых фотографиях был и ее ребенок, хорошенький, кудрявый мальчик, и солидный, лысоватый мужчина, скорее всего муж, от которого за версту пахло большими деньгами. Я закрыла альбом и посмотрела на Веронику. Видимо, в моих глазах она увидела и жалость, и сочувствие. Кроме любопытства, конечно.
– Не думайте меня жалеть, – сказала она твердо. – Я все это сделала сама, сознательно. И ни о чем не жалею.
– Что «это»? – наконец не удержалась я.
Она вытерла ладонью влажный лоб и тихо сказала:
– Я влюбилась. Безудержно. Ничто не могло меня остановить. Несчастный случай. – Она рассмеялась. – Он моложе меня на десять лет, тоже танцор. Познакомились мы с ним на юбилее нашего коллектива. Я, правда, тогда уже не работала: не по ранжиру – муж запретил. И сразу у обоих абсолютно снесло крышу. Вариантов не было. Отступление не рассматривалось. Я ходила как подстреленная, с безумными глазами. Даже особенно и не скрывала ничего. Мне было все равно. Муж, естественно, все довольно быстро узнал. Не заметить всего этого мог бы только слепой. Мы стали разбираться, и я сказала, что ничего с собой поделать не могу. А он человек жесткий и конкретный. Сказал, что дает мне один шанс – подумать до утра. Исключительно ради ребенка. Чтобы я обрубила все на корню и одним махом. Знаете, так странно – в ту ночь я очень крепко спала. А утром сказала ему, что ничего поделать с собой не могу. Тогда он предложил мне собрать вещи – на сборы дал три часа. В общем, я собрала, что сумела, и ушла с двумя чемоданами. – Она вздохнула и закрыла глаза. Было видно, что она очень устала. Молчали мы минут десять. Первой не выдержала я: