Выбрать главу

Первая любовь, искренняя и чистая. Нежные воспоминания о возвышенном платоническом чувстве. Милое лицо, вспыхнувшее румянцем. И словно туча наползает: черная одежда, строй, выход на работу, рапорты, поверки, ежеминутная борьба за существование. Воспоминания истончаются, изнашиваются. Остается только то, чего в данный момент требует тело. И страшно не оттого, что некого любить, а от мысли, что влечение вовсе не связано с любовью. Да и сама любовь — наверное, просто инстинкт, взаимная тяга разных полов, разных физиологий. Грубеет кожа от лагерной жизни и черствеет душа. Даже глаза привыкают видеть только зло — словно покрываются, как у птиц, непроницаемой пленкой. Я успокаивал себя, но боль в груди не утихала. Я слышал сбивчивое горячее дыхание; чувствовал, как скрытно бежит по сосудам жаркая, обжигающая кровь. Это мое тело. Но это не я. Вернее, это мое другое «я». Но, может быть, оно сильнее? Может быть, в один прекрасный момент оно поглотит всего меня без остатка и, облизнувшись, набросится на первую попавшуюся Женщину!

Я засыпаю. Мне снится женщина. Но эта женщина, возникшая из моего подсознания, неуловима, ее даже невозможно как следует разглядеть. В этом году мне тридцать один, но у меня до сих пор не было ни одной женщины. Вокруг на полу разметались во сне простые крестьянские парни. В снах своих они, наверное, видят любовь с конкретной женщиной. Ведь в тюрьме снятся особые сны: они освобождают от оков и решеток, уносят в запретный рай — куда-то в далекие края. У меня все по-другому: женщины моих снов будто и неживые, какие-то абстрактные женщины. Одни бесформенны, лишены четкого силуэта и оттого похожи на моллюсков. Другие ведут себя как дряхлые старушки. Некоторые вообще вдруг разлетаются, как разорванное ветром облако в небе или дым. Но я заставляю себя верить, твердя самому себе: «Это женщины».

Иногда одна из них вдруг чудесным образом превращается в то, что мне особенно нравится. В ароматнейший сигаретный дым; свежеиспеченную, обладающую неимоверной притягательной силой пампушку; книгу, шелестящую гладкими блестящими страницами; лопату — старую знакомую, ласкающую ладонь отполированным до блеска деревянным черенком… Вслед за всеми этими вещами я проваливаюсь в бездонную пропасть, и где-то в бесконечной черной пустоте испытываю мгновенное чувственное удовольствие.

3

Когда выращиваешь рис, самое трудное и ответственное время — сорок дней от посева и до появления из воды первых всходов. Зато после этого наступает совсем вольготная жизнь. У нас на человека приходилось по двести му[2]. Рис везде взошел хорошо — три тысячи залитых водой му покрылись тонким ярко-зеленым ковром. Но несмотря на то, что основная работа закончилась, никто нас в лагерь не отзывал. Начальник Ван, который сам прекрасно разбирался в сельском труде, знал, конечно, что после первых сорока дней нам уже не придется работать с утра до ночи. Однако оказалось, что как раз в это время в лагерь стали присылать все больше и больше людей с воли, начальство буквально не знало отдыха, и о нас подумать было просто некому. «Великая культурная» по злодеяниям била рекорд за рекордом в истории человечества. А для лагерной администрации чья-то трагедия оборачивалась новыми ежедневными заботами: прибывающих заключенных нужно было устроить, накормить и так далее. О нас никому, наверное, и не хотелось вспоминать.

Как-то наш дежурный, возвращаясь из лагеря с обедом, встретил новичка. Тот сообщил, что правительство приняло решение более жестоко обеспечивать порядок в городах.

О небо! Какое счастье, что меня арестовали раньше! А то дали бы тот же срок, только сейчас. Раньше сядешь — раньше выйдешь. Мы радовались всей бригадой, считая почему-то, что нам повезло.

После того как рис взошел, зеленью покрылась и желто-коричневая земля вокруг нашего поля. Зеленым стало все пространство до горизонта: зеленые поля, зеленые горы, зеленая вода. Казалось, в воздухе разлит дурманящий аромат живительных соков земли. Аисты спокойно пролетают над табличкой «Запретная зона», над колючей проволокой и ходят по залитому водой полю, расправляя темные крылья. Недалеко от них медленно шагают тонконогие цапли. Сосредоточенностью и серьезностью они напоминают нашего начальника. В камышах по берегам оросительных канав устраиваются утки. Все — в делах и счастливых домашних заботах. Поднявшееся солнце освещает эту пернатую горластую ораву. Проносится торопливо над полем залетевший невесть откуда ветер, раскачивает побеги риса, которые, кажется, прямо на глазах растут, наливаются соками земли.

вернуться

2

Му — 0,06 гектара.