— Скажите, — холодно перебил он, — вы всегда позволяете своей дочери вести себя подобным образом и морочить людям голову глупыми выдумками?
— Я ей ничего не позволяю и ничего не запрещаю. Это не мое дело, а дело ее мужа…
Она остановилась, сообразив, что говорит излишне резко.
Последовавшая пауза вдруг ясно дала им понять, что оба они по-детски стараются сорвать друг на друге злость, вызванную поведением ее дочери. Осознав это, они одновременно рассмеялись, а потом улыбнулись друг другу. Он подошел к ней и стал рядом у окна. Она начала жаловаться ему, как старому знакомому:
— Мачо уже засыпал меня телеграммами — Мачо — это ее муж, Мачо Эскобар, — и уверяет, что между ними ровным счетом ничего не произошло. Конни просто взяла и сбежала. Он предполагал, что она здесь, со мной, но я сама ничего не знала до тех пор, пока не встретила Кикай Валеро, и Кикай рассказала, что Конни была у нее и спрашивала номер вашего телефона. Она хоть говорила вам, где остановилась?
— По ее словам, она примчалась ко мне прямо из аэропорта. Мы договорились встретиться ближе к вечеру — я должен был устроить ей консультацию у одного моего приятеля.
— Тогда не будете ли вы так любезны сказать ей…
— Но теперь я, конечно же, не намерен встречаться с ней.
— Я понимаю.
— Простите.
Воцарилось молчание. Затем, повернувшись к нему и глядя снизу вверх, она вдруг резко сменила тему разговора, заявив, что знает его отца.
Он постарался показать, что приятно удивлен.
— Да, да, — продолжала она, — наши семьи были дружны. И ваш отец работал врачом в той самой школе, где я училась. Я помню, все старшеклассницы были без ума от него и просто молились, чтобы у них поднялась температура и можно было бы попасть к нему на прием. Он был настоящий джентльмен и так красив… Семья вашего отца жила в Бинондо — это один из самых старых районов Манилы, настоящий лабиринт узких улочек, — в доме, который знали все, потому что знаменитые люди того времени любили там собираться. Они вели умные беседы, танцевали, ссорились и замышляли революции. Мама несколько раз возила меня туда. Я была тогда маленькой девочкой с торчащими косичками и страшно стеснялась…
Золотые монеты в ее ушах подрагивали, она смотрела прямо на него, но видела совсем другое: вереницы карет, подъезжавших по булыжной мостовой к парадному подъезду большого дома, над которым ярко горел шар фонаря… Выйдя из кареты, она подняла глаза и посмотрела на окна второго этажа. За портьерами сверкали люстры. На крыше, выложенной белой и черной черепицей, сидели голуби. «Побыстрее, доченька!» — поторопила ее мать, уже стоявшая под фонарем, а отец протянул руку и сказал: «Прыгай!» Поднимаясь с родителями по большой лестнице, она вертела головой по сторонам — лестница была украшена огромными морскими раковинами… В этом доме принимали церемонно, но сердечно. Даже тогда дом уже был старым, очень старым, а в последнюю войну он был разрушен, как и весь милый ее сердцу лабиринт узких улочек Бинондо.
— Его уже нет, дома вашего отца…
Он кивнул: его семья знала об этом. Гостья начинала ему нравиться, и поэтому он заметил:
— Дом ждал нашего возвращения.
Сказав это, он вновь почувствовал, как тонкая худая рука отца гладит его по голове, вновь увидел перед собой тот песчаный пляж и услышал раскатистый отцовский голос: «Дом наших отцов ждет нас».
Когда еще была жива мать и они жили на Стэнливэй, вчетвером, всей семьей, они часто ходили купаться в бухту Дип-Уотер. Он и его младший брат Тони разгуливали в одних плавках, а отец всегда оставался в брюках и пижамной куртке. Мама, прикрывшись от солнца соломенной шляпой, сидела на песке и вязала. Она почти никогда не купалась, но с удовольствием проводила время на пляже, потому что вид моря неизменно наводил отца на разговор о родине, а это ненадолго размягчало его, обычно нахмуренного и задумчивого. У берега стояло множество джонок, пляж посещали в основном небогатые семьи — английские, китайские, португальские… Несмотря на отличный белый песок, бухта Дип-Уотер не считалась модным пляжем, потому что из-за сильных течений купаться там было небезопасно, но и он, и Тони, и отец были превосходными пловцами и часто плавали наперегонки через всю бухту к острову и обратно, что занимало не меньше часа, а вернувшись, обессиленные, еле доползали по теплому белому песку до того места, где сидела за вязанием мама, а возле нее стояла корзина с едой и надутая автомобильная шина, которую она всегда брала с собой на случай, если захочется окунуться. Пока мама раздавала сандвичи, отец рассказывал им, где ему приходилось купаться мальчишкой. Чаще всего он рассказывал о реке, которая протекала рядом с их домом в Бинондо.