Падре Тони остановился в дверях и посмотрел на суетящихся дам и на единственный неприбранный угол комнаты с чувством облегчения. Этих женщин он знал и понимал. Они были набожны, немолоды и очаровательно некрасивы. Миниатюрная миссис By, ковыляя, обогнула стол и направилась к священнику (она представляла собой классический тип китаянки — от головы до крошечных ступней). Ее личико напоминало злобно сморщенный кокосовый орех, но падре Тони так к ней привык, что был готов расцеловать ее, обнять, схватить в охапку и закружить в танце по белым и черным квадратам.
— Какие великолепные цветы, миссис By!
— Увы, даже они не в силах заглушить вонь, падре!
Остальные дамы чуть не задохнулись от возмущения и закатили глаза, но падре Тони громко рассмеялся. Эта классическая китаянка говорила по-английски со странным акцентом, поскольку воспитывалась в монастыре у ирландских монахинь.
— В этом нет ничего смешного, падре. Вечером в пятницу прямо отсюда я отправилась на маджонг к мисс Чонг Бянь — это та самая дама, которая подумывает об обращении в христианство. Ну так вот, как только я вошла, она начала принюхиваться, а потом отвела меня в сторонку, попросила не обижаться и сказала, что, как ей кажется, от меня пахнет. «Да, дорогая, — пришлось мне объяснить, — я только что от добрых отцов из монастыря святого Андрея, а потому, пожалуйста, извините меня — я не успела вымыться и переодеться».
— Ах, миссис By, значит, из-за вас я потерял возможность обратить в истинную веру еще одну душу.
— Но по-моему, она была очень заинтригована, падре, и, очевидно, решила, что мы тут все вместе валяемся в грязи или что-то в этом роде. Я не стала ее разубеждать. Язычникам только на пользу, когда их поддразнивают, верно?
— Я содрогаюсь при мысли, каково приходится бедному мистеру By!
— О, он-то поклялся, что разрешит себя крестить только на смертном одре.
— Но это ведь, конечно, не значит, что его смерть следует ускорить?
— Вы всегда так жестоки ко мне, падре Тони! — воскликнула китаянка и, топнув маленькой ножкой, заковыляла к своим цветам, а падре, подмигнув хихикавшим дамам, напустил на себя уверенный вид и прошел в дальний конец комнаты.
Она стояла и глядела в окно, но, как только он подошел, резко повернулась, и падре Тони с беспокойством всмотрелся в ее бледное лицо — на фоне небесной голубизны глаза ее зловеще сверкали под черной шляпкой, а щеки тонули в черных мехах.
— Миссис Эскобар?
— Вы отец Тони?
— Да, так меня зовут почти все, увы. Это еще один крест, который мне приходится нести. Садитесь, пожалуйста. Сегодня утром звонил мой брат, он был несколько встревожен. Вы, как мне известно, исчезли вместе с ночным мраком, но он был уверен, что вы придете сюда сегодня.
— Он сказал почему?
— Сказал, — ответил падре Тони, садясь за стол напротив нее, — но, боюсь, я неправильно его понял. Пепе так легко возбуждается, а когда он говорит по телефону, то все путает. Сегодня утром он кричал в трубку, что я не должен уговаривать вас завести детей и молиться. Я спросил его, не пьян ли он.
— Нет, он не был пьян, падре.
— Значит, я понял его правильно?
— Полагаю, что да.
— Но ведь он сказал, что у вас…
Поглядев в сторону, падре Тони прислушался к голосам дам из общества святой Анны — их болтовня на кантонском диалекте напоминала звуки настраиваемого ксилофона. Убедившись таким образом, что слух его не подводит, он перевел взгляд на девушку. Она сидела, как ребенок, впервые пришедший в школу: очень прямо, положив руки на край стола и внимательно глядя в глаза учителя.
— А как, — спросил он голосом помощника отца-настоятеля, — как вы объясните этот странный, гм, феномен?
— Я надеялась, что вы поможете мне найти объяснение, падре.