Пепе поставил бутылку на стол и ждал, скрестив руки на груди. В окно было видно, как скользили паромы, глаза тамарао всматривались в быстро темневшую комнату. На диване лежали ее меха, пальто и сумка. Она все еще не звала его, и если вначале это его раздражало, то теперь он почувствовал жалость. Он представил, как она сейчас стоит в его комнате в одних туфельках и жемчугах, и дрожит от страха, и тоже ждет. Ей нелегко. Он надеялся, что не забыл закрыть в комнате окна, и там сейчас тепло и полумрак. Потом он услышал легкий стук в дверь. Поняв, что ему понадобится вся его смелость, он нервно отхлебнул прямо из бутылки, машинально достал из кармана очки, протер их, надел и вдруг, покраснев, снова снял их и швырнул на стол. Уже спустились сумерки, и, идя к двери, он заметил, что в комнате стало необычно тихо.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КИТАЙСКАЯ ЛУНА
Когда «ягуар» рванулся вверх по скале, внизу было уже почти темно, но, взглянув наверх, она увидела, что монастырь еще освещен ярким солнечным светом и качающиеся деревья окружают его, как волны прибоя. Холодный ветер ледяной пылью сек лицо, и, оторвав руку от руля, она закуталась поплотнее в меха, надвинула шляпку на лоб и стиснула зубы. Дорога исчезла: лучи фар выхватывали только неровную стену скалы на поворотах, машина летела вперед бесшумно и мягко, будто под колесами лежал бархат. Взглянув вниз, она увидела растворявшуюся спираль дороги да россыпь огней, пробивавшихся сквозь сумерки. Снизу не доносилось ни звука: оставшийся у подножия утеса Гонконг выжидательно замер и обратил взоры к небу. Но на коричневом небе луны еще не было, и над головой высился лишь монастырь, фосфоресцирующий, парящий в коричневатом воздухе игрушечный замок, где ждал падре Тони.
— Нужно подождать папу, — сказала ей мать.
Машина остановилась у ворот карнавальной ярмарки — карнавал должен был начаться через несколько дней. Она видела уходящие в солнечное небо крыши, колокольни и развевающиеся флаги. Папа был где-то здесь, на собрании директоров-распорядителей ярмарки. Стоял погожий январский день. Ей было пять лет, и она держала в руках новую куклу.
Мать смотрела в другую сторону, на море.
— Давай пойдем поглядим на Биликена, мама?
— Разве это так необходимо, дорогая?
— Пойдем! Пойдем!
— Послушай, ты успеешь насмотреться на своего Биликена в воскресенье, во время праздничного шествия.
— Но я хочу показать его сейчас Минни.
— А, так Минни еще ни разу не видела Биликена?
— Она еще ни разу не была на карнавале.
— Тогда, конечно, мы его обязательно ей покажем.
Они вышли из машины, и мама что-то сказала шоферу. Потом они направились к воротам, и охранник, улыбаясь и кланяясь, тотчас открыл их.
Конни знала, где живет Биликен, когда не бывает карнавалов.
— Сюда, мама! Сюда!
— Не беги так быстро, детка. Ты уронишь Минни.
Конни промчалась по коридору мимо распахнутых дверей, за которыми сидели склоненные над пишущими машинками люди, и выбежала на окруженный колоннами балкон, откуда открывался вид на парк и море. Посреди балкона сидел, выпятив толстый голый живот, бог карнавала и, улыбаясь, глядел с пьедестала на море, а его огромные уши свисали до самых плеч.
Конни подняла куклу и показала ей божка.
— Ты его видишь, Минни? Это Биликен. Он король карнавала.
Подошла мама и тоже посмотрела. Спустя минуту Конни взглянула на мать. Та отвернулась, закрыла глаза и прижала к губам носовой платок.
— Мама! Тебе плохо?
Мать открыла глаза и улыбнулась, все еще не отнимая платка от лица.
— Нет, дорогая.
Но все же она отошла в сторону и прислонилась к колонне.
На балкон широкими шагами вышел отец.
— Здравствуй, красавица! А где мама?
— Вон она. По-моему, ей плохо.
— Что с тобой, Конча?
— Ничего, все в порядке.
— Вы давно меня ждете?
Мама с улыбкой подошла к ним.
— Мы только что пришли, — сказала она. — Девочка хотела посмотреть на старого Биликена.
Папа взглянул на божка.
— Говорят, я похож на него.
— На этого урода?
— Так ты думаешь, я на него не похож?
— По крайней мере уши у тебя гораздо красивее.
— Как приятно, что тебе нравятся мои уши.
— Нам пора, — сказала мама. — Конни, попрощайся с Биликеном.
— Я не хочу с ним прощаться! Я хочу взять его с собой!
— Пресвятая дева! — воскликнул папа.
— Но это невозможно! — сказала мама.
— Но я хочу! Я хочу взять его домой!
— Послушай, — серьезно сказал папа. — Старый Биликен должен сидеть здесь. Это его работа. А то не будет карнавала.