Наклонившись, чтобы прикурить, она кивнула в сторону стойки:
— У него, наверное, найдется бумага и конверт.
— Зачем тебе?
— Я должна написать письмо.
— А! Твоему… твоей семье?
— Нет. Я хочу написать Пепе Монсону.
— Ты ему напишешь обо всем?
— Надо же кому-то сообщить. Видишь ли, я где-то там разбила очень дорогую машину.
— Да, вероятно, кому-то надо сообщить.
Она перевела взгляд с коричневых рук на его неподвижное лицо.
— А тебе не надо никому написать, Пако?
— Нет, — ответил он, вставая из-за стола. — Пойду пока узнаю насчет катера.
Когда он вернулся, письмо уже было написано; она поднялась и попросила хозяина кафе отправить его. Катер ждал их, но она медлила, закутываясь в меха, а он медлил, расплачиваясь по счету. Они стояли возле стойки, и оба, каждый по-своему, тянули время, не желая расставаться с покоем, который обрели здесь, словно это маленькое кафе было раем, а за его дверьми начиналась грешная земля. Уже в дверях они внезапно остановились и одновременно заговорили.
— Хотим ли мы этого? Ты действительно хочешь уехать? — спросила она.
— Мы ведь знаем, что делаем, верно? — спросил он.
И в их глазах угасла юность, когда, чуть помедлив, оба ответили друг другу «да». Он снял с себя и надел ей на голову свою шляпу, они вместе толкнули вперед створки двери. И неожиданно будто само море ударило им в лицо. Задыхаясь, они ощупью нашли руки друг друга и вместе нырнули в шторм, пробираясь по гудящей от ветра улочке к причалу, где плясал на волнах катер. В эту минуту Кикай Валеро неслась через Гонконг сквозь знаменующий начало весны бурный дождь сообщить Конче Видаль, что та в любой момент должна быть готова услышать, что тело ее утонувшей дочери найдено.
— И кроме того, — сказал Пепе Монсон, отрывая взгляд от письма, — тут есть еще приписка для тебя, Тони. Слушай: «Пожалуйста, передайте падре Тони, что, к сожалению, у меня не хватило духу поступить правильно, но он знает, что такие люди, как я, должны собрать всю свою храбрость, чтобы вообще решиться на какой-то шаг, пусть даже неправильный, и, найдя в себе смелость сделать то, что я сделала, я, может быть, когда-нибудь решусь и на правильный шаг».
— И она решится! — воскликнул падре Тони, вскакивая с дивана. — Обязательно!
Сложив руки на груди, Рита Лопес повернулась к ним.
— Решится на что? — холодно спросила она. — Решится поступить правильно?
— Но она уже и так поступила правильно, — сказал падре Тони.
Риту передернуло, но она не ответила.
— Сейчас мы не знаем, что для нее правильно, а что нет, — сказал Пепе.
— Она сама этого не знает, — откликнулся падре Тони. — Она просто сделала этот шаг, вот и все.
— Мне всегда казалось, — сказала Рита, — что сбегать с чужими мужьями подло, независимо от того, кто сбегает.
— Но ведь она на этом не остановится, — сказал падре Тони. — Она упрямая и непреклонная девушка. Она не остановится до тех пор, пока не найдет того, что ей нужно на самом деле. Она не просто сбежала с чужим мужем…
— Конечно, нет, — она ступила на путь спасения, да? — язвительно заметила Рита.
— Да, — ответил падре Тони.
— А чтобы спасти себя, надо сначала стать бесстыжей эгоисткой, надо стать негодяйкой.
— Рита, она не ты, она должна найти свой путь. Да, она решилась на шаг, который такая женщина, как ты, не может не осудить, но который такую женщину, как она, может в конце концов привести к богу.
— Никогда не подозревала, что слово «прелюбодеяние» означает то же самое, что «спасение». Напомни мне как-нибудь об этом — может, и я попробую. И если допустимо прелюбодеяние, то почему не допустить убийство, вообще любое преступление?
— И через преступление можно прийти к богу.
— Тогда ты до сих пор напрасно тратил время. Тебе нужно проповедовать зло, а не борьбу с ним. Ты на стороне дьявола, Тони.
Молодой священник выпрямился и напряженно застыл.
— Нет, — сказал он, — в таком случае и Христос был на стороне дьявола, потому что предпочел добродетельным блудного сына и блудницу. Я всего лишь хочу сказать, что некоторые люди могут подняться очень высоко только потому, что они пали очень низко. Чем страшнее преступление, тем настоятельнее жажда спасения, тем искреннее и труднее раскаяние. Не согрешив, не покаешься, а значит, не поднимешься, не преобразишься духом.
Рита крепче стиснула сложенные на груди руки.
— Тогда мне нечего надеяться на спасение, — сказала она с горькой усмешкой. — Я, конечно, не претендую на безгрешность, но как грешница ничем особенным похвастаться не могу. Я не шляюсь по незнакомым людям, сообщая им, что у меня два пупка, и не собираюсь их показывать, я не разбиваю «ягуары» о скалы, я не врываюсь в чужие дома и не пугаю людей до смерти, и я не сбегаю с чужими мужьями. Разве бога заинтересует моя жалкая, скучная, заурядная душа? К сожалению, я просто не способна совершить преступление только ради того, чтобы возвыситься духом.