И домовая, и Грейнджер лишь счастливо улыбались, видя, что мне становится лучше, и силы возвращаются.
И что уж тут таиться: такое внимание было очень приятным. Не знаю, как я всю сознательную жизнь провел в постоянном одиночестве… Сейчас это казалось такой глупостью… У мужчины должна быть ласковая, преданная женщина… Ради такой хочется жить. Теперь я совсем не понимал Люциуса… Как он мог постоянно променивать Нарциссу на прочих женщин? Мне вот даже в голову не закрадывалась мысль о ком-нибудь, кроме Грейнджер…
Чтобы как-то разбавить мой досуг, Гермиона таскала мне из библиотеки книги и аккуратной стопкой складывала на прикроватную тумбочку. Но все равно я не мог постоянно читать: глаза дико уставали.
Однажды Тинки принесла магические шахматы. Мы с Грейнджер сыграли несколько партий, но я отчетливо видел, что наши поединки не доставляют девушке удовольствия. Она казалась опечаленной, задумчивой и часто будто уходила в себя… Пожав плечами и удивившись про себя, попросил убрать их. Нет так нет.
Тогда на следующий вечер Гермиона, жутко краснея, предложила сыграть в магловские игры: понадобились буквально два листка пергамента и два пера. Я, правда, до конца не понял, почему игра называется «Морской бой», но в целом затянулся. Кажется, я когда-то даже в нечто подобное играл с отцом. Когда тот еще был в своем уме. В целом, мы довольно весело провели время.
И было одно обстоятельство, которое все больше заставляло меня всеми мысленными усилиями удерживаться от глупой улыбки: я все чаще замечал, что Гермиона исподтишка наблюдает за мной… долго… также как и я за ней…
Так пролетали эти дни.
Но любой отдых, даже такой незапланированный и чуть не приведший к моей смерти, заканчивается…
К концу осени я был уже в строю.
Сразу же мы с Люциусом наведались к Темному Лорду с отчетом. Волан-де-Морт остался доволен, а нас ждала щедрая награда.
Пока я был предоставлен сам себе, своим зельям и Грейнджер, о которой, хвала Мерлину, по-прежнему было известно только мне, Люциусу и мадам Харрис.
***
Незаметно на горизонте замаячил призрак надвигающегося Рождества.
Я не любил этот праздник. Наверное, потому что в этот день принято было собираться любящей семьей, а у меня такой семьи не было лет с шести…
Поэтому в годы Хогвартса я проводил Рождество в библиотеке, а начиная с совершеннолетия, просто запирался дома и напивался до беспамятства.
Хотя иногда в порыве своей безграничной щедрости Темный Лорд устраивал торжественные приемы именно в этот чертов день.
У кого-то праздник, шампанское, выпечка и подарки, а у Пожирателей — лужи крови, насилие и крики жертв…
Но в этом году я хотел устроить настоящий праздник. Не столько для себя, сколько для Гермионы.
Я помнил, с каким восторгом она еще одиннадцатилетней девочкой смотрела, как мы с Флитвиком левитировали стеклянные шары на огромную елку в Большом зале. И почему я так это запомнил? Тогда-то этот приоткрытый в восторге ротик вызывал раздражение, и я, прикрикнув на застывшую девочку, отправил ее скорее на Хогвартс-Экспресс. До сих пор помню укоризненный взгляд профессора по Чарам, когда всхлипывающая гриффиндорка выбежала из зала… Да… доводить учеников до слез я умел превосходно…
И у меня уже были соображения по поводу праздника…
И начать я все хотел с подарка… Но с такого, чтобы Гермиона сама его выбрала.
Как-то за ужином я решился.
— Гермиона, я бы хотел тебя отблагодарить за то, что ты вытащила меня с того света и нянчилась больше месяца, — теперь я практически всегда обращался к ней по имени. — Я готов исполнить любое твое желание или просьбу.
Фух. Все. Сказал. Теперь пусть выбирает.
— Сэр, вы ничего мне не должны, — неизменно, на любую мою щедрость отвечала упрямая и гордая девчонка.
— Я хочу, — сегодня я тоже был непоколебим.
Я видел, как Гермиона сильно сжала приборы в руках, как резко положила вилку с ножом на тарелку, стремясь покрепче переплести пальцы между собой… Видел, как чаще начала вздыматься грудь… Нервничает… Видел, с какой надеждой и неверием смотрят карие глаза в мои.
— Решайся, — спокойно, ободряюще произнес я, даже наклонился через стол, стремясь оказаться ближе. Поддавшись порыву, обхватил своими ладонями ее сжавшиеся кулачки, погладил большими пальцами нежную кожу, ободряя, расслабляя…
— Сэр, позвольте мне на один день отправиться в Нору, — проговорила Грейнджер.
Я переваривал полученную информацию. Нора равно Уизли. Уизли равно Рон. А это чертово имя равно моя всепоглощающая ярость и ревность.
Девушка тихо пискнула, и я, опомнившись, выпустил ее руки, которые слишком сильно сжал.
В глазах столько надежды…
— Нет, — холодный тон вновь вернулся ко мне. — Проси что-нибудь другое.
Явное разочарование в глазах Гермионы резануло сильнее любой Сектумсемпры. Я опять подвел, несмотря на ее терпение и преданность.
Но я не хотел отпускать ее к Уизли…
Наверное, сам себе не хотел признаваться: больше всего я боялся, что девушка сбежит, ускользнет от меня… Хотя у нее была такая возможность, пока я трупом валялся на диване и захлебывался кровью…
Но все равно… А вдруг там будет это рыжее ничтожество? Ведь я до сих пор не знаю, что случилось с этим юношей.
Гермиона не умоляла, не просила, просто молча продолжила трапезу…
Все как обычно: помогла Тинки убрать со стола, посидела со мной у камина, пока я усиленно делал вид, что читал…
Девушка вновь выглядела опечаленной и потерянной…
Черт, лучше бы вообще ничего не предлагал!
***
Поздним вечером я лежал в кровати и ждал, когда уже знакомый девичий силуэт юркнет в комнату, в мои объятия.
Но Гермиона не приходила…
Обиделась.
Было непривычно лежать одному. Докатился…
Что ж… пойду и объясню этой девчонке, что, в конце концов, я хозяин! Да. И если не желаю отпускать, то и не обязан!
Мысли хаотично бегали в моей голове, когда я открыл дверь в ее комнату.
Грейнджер сидела на подоконнике и рисовала что-то на пергаменте. Подойдя ближе, хотел заглянуть в ее работу, но не рискнул. Если опять увижу эту чертову веснушчатую физиономию, то могу наговорить лишнего…
— Гермиона, почему не идешь спать? — спокойно, стараясь сделать тон помягче, поинтересовался у девушки.
Грейнджер отложила рисунок и подняла на меня свои удивительные глаза: сейчас они казались очень темными и такими бездонными… В них отражалось оранжевое пламя свечи, а в этом огоньке я видел свой силуэт…
— Просто не хочется, сэр…
— Пойдем в кровать, — протянул ей ладонь.
Заметил, как она закусила губу…
— Я имел в виду, просто пойдем спать. И все.
По юному лицу скользнула легкая тень вызова.
— Это точно то, чего вам хочется?
Издевается! Поняла уже, что я ее ни к чему принуждать не собирался, и теперь играет на нервах! Ну, Грейнджер, сама напросилась!
— Знаешь что, Грейнджер, не играй со мной! — заорал я, грубо прижимая ее к холодному стеклу, и резко раздвинул стройные ножки, устраиваясь между ними.
Заметил, как огонек страха и обреченности мелькнул в карих омутах, но все равно решил припугнуть.
Впечатался своим ртом в ее губы, жестко принуждая открыть этот сладкий ротик, скользнул в жаркую глубину, провел языком по небу, нашел ее язык. Еще сильнее углубил поцелуй, беря ее язык в плен своих зубов…
Мои руки блуждали по ее коленкам, ладони скользнули выше по округлым бедрам: резко обхватив ее за них, подтянул к самому краю широкого подоконника. Почувствовал, как девушка дернулась, но все равно крепко удерживал ее в руках, ужесточая поцелуй…
Потерся сквозь ткань трусиков и барьер своих спальных штанов об ее женственность, давая почувствовать свое возбуждение, которое, между прочим, давно не удовлетворялось!
Гермиона уперлась кулачками мне в грудь, будто пытаясь оттолкнуть, но… в ту же секунду ее ладошки скользнули по бокам и опустились мне на ягодицы, прижимая к себе…