Спокойно, стараясь делать вид, что ничего необычного не происходит, подошла к тебе, заученным жестом перекидывая одну руку себе на плечи, помогая подняться на ноги. Сколько раз за время войны я вот так помогала раненным, но никогда, ни разу такое незначительное прикосновение не отдавалось в душе щемящей нежностью, не вызывало по телу приятные мурашки вдоль позвоночника.
Думаю, ты был слишком сосредоточен на том, чтобы не выдать свою боль, поэтому ничего и не заметил. И даже попытался возмутиться. И почему мужчины так боятся выглядеть беспомощными?
Я исподтишка наблюдала за выражением твоего лица, чтобы не пропустить, если вдруг тебе станет плохо. Специально следила незаметно, чтобы не смущать тебя. Ведь я видела эти гримасы муки, сменяющие друг друга на твоем лице при каждом шаге, видела, как плотно ты стискиваешь зубы, пытаясь отвлечься от боли и сосредоточиться на каждом движении.
Я просто восхищалась твоей выносливостью, силой воли, твердостью характера. Несмотря на то, что это ты опирался на меня, я все равно ощущала себя в безопасности, как за каменной стеной. Забавно, правда?
Перед дверью в гостиную ты помедлил, замялся: нет, Северус, даже тогда я бы не бросила тебя. Сам бы ты явно не смог поразить Малфоя непринужденной походкой в тот момент.
Я заметила, как Люциус с беспокойством взглянул на тебя, стоило нам появиться на пороге, но, видно поняв, что ты относительно хорошо себя чувствуешь, тут же надел холодную, отчужденную маску.
Когда я помогала сесть тебе в кресло, мы с ним встретились взглядом: он будто пытался спросить у меня, что я успела тебе рассказать.
Но тут ты приказал мне уйти. Я опешила: как мне уйти, если тебе в любой момент может стать хуже? Как… Я даже попыталась возразить, но ты так громко рявкнул, грозно, с каким-то отвращением на меня посмотрел, что я тут же послушалась.
Пулей вылетела из комнаты и побежала к себе: почему-то глаза жгли слезы обиды. Нет, мне не нужна была твоя безграничная благодарность, не нужно было, чтобы ты чувствовал себя мне обязанным, но просто… просто вдруг эта твоя холодность, отчужденность, отвращение — все это болезненно резануло по сердцу.
Что бы я не сделала для тебя, ты никогда не сможешь относиться ко мне как к равной, как к достойной тебя. Понимаешь, на тот момент у меня не было даже мысли, что ты меня любишь…
Но теперь, милый, я все прекрасно осознаю… Ты приревновал, да? Я понимаю. После того, что было… Теперь я это прекрасно понимаю, а тогда даже мысли подобной не закралось в мою голову.
Сердце щемило от тоски. Чтобы заглушить в себе эту обиду, которой просто не должно было быть, чтобы отвлечься от своих невеселых переживаний, я в который раз забралась на подоконник и уставилась в окно.
На улице была противная осенняя погода: сильный ветер кружил в воздухе вереницу грязных, коричневых листьев, его порывы придавливали к земле гибкие деревья, дождь барабанил по стеклу. А я смотрела, как тонкие струйки катились с обратной стороны окна. Сама не заметила, когда такие же тоненькие дорожки заструились по щекам…
В тот момент, когда ты распахнул дверь, я вдруг осознала, что вообще-то нужно было помочь тебе подняться наверх, а не строить из себя обиженную, эгоистичную девочку.
Я слышала, как твои шаги становились все ближе, слышала, как ты шумно выдыхаешь, но не смотрела на тебя… боялась твоей реакции, ведь теперь ты все знал. Я ни на секунду не сомневалась, что Малфой уже все тебе рассказал о нашем подвиге. Хотя какой это подвиг…
Я даже не поняла толком, что произошло, как оказалась в кольце твоих рук, прижатой к твоей груди. Чувствовала жаркое дыхание у себя на макушке, с абсурдным счастьем наслаждаясь этой минутой единения, этим твоим порывом. Я не пыталась отвечать на внезапную ласку, просто растворялась в непередаваемых ощущениях. Если бы ты знал, любимый, как мне было на тот момент хорошо. Ты жив, ты рядом… большего для счастья и не требовалось…
Ты попросил прощения: я просто опешила, одеревенела от неожиданности. Честно, любимый, в тот день я ожидала чего угодно: твоей злости, раздражения за свою авантюру, ярости, но только не такой реакции. Никогда бы не подумала, что ты умеешь извиняться. Но реальность была таковой.
Вот только ты произнес эти слова про то, что ты обязан мне жизнью. Ты ничем не был мне обязан. Я сделала это, потому что по-другому не могла, потому что я эгоистка — я бы не смогла жить без тебя…
Перед глазам вновь возникли страшные картинки: твоя окровавленная рубашка, мертвецкий бледное лицо, закрывшиеся глаза… Разрыдавшись и уткнувшись носом тебе в грудь, я только и сумела, что выдавить свое небольшое признание.
Как же я за тебя испугалась…
Ты крепко прижимал меня к себе, успокаивал, не произнося ни слова. А я в который раз была тебе благодарна, что ты не требуешь от меня никаких объяснений. Просто все принимаешь, как есть.
Любимый, в тот день я была счастлива.
Следующие недели выдались такими спокойными, такими уютными, домашними, несмотря на то, что тебе почти все время пришлось провести в кровати. А может, именно благодаря этому.
Мне нравилось за тобой ухаживать, нравилось варить для тебя зелья, готовить еду по очереди с Тинки, выбирать для тебя книги в библиотеке. Нравилось слушать твое бурчание и наблюдать за наигранным недовольством по поводу чрезмерной заботы и внимания к твоей персоне.
Но еще больше мне нравилось замечать огонек благодарности и почти детской радости в твоих антрацитовых глазах… Северус, я никогда не устану повторять, какие у тебя удивительные глаза, слышишь? Никогда.
Мне безумно нравилось наблюдать, как ты читаешь, да и до сих пор я получаю от этого зрелища удовольствие, подмечаю все детали. Когда ты сосредоточен на тексте, твой лоб прорезает одна очень глубокая морщинка, так и хочется ее разгладить пальцами. Когда тебе в тексте кажется что-то смешным, ты иронично поднимаешь бровь. Правую. Когда тебе что-то кажется недостаточно убедительным или необоснованным, твои губы кривятся в усмешке, а ладонью ты потираешь подбородок, слегка задевая указательным пальцем нижнюю губу. Когда ты обдумываешь или анализируешь прочитанное, ты проводишь указательным пальцем по носу.
Но всему в этом мире приходит конец.
В тот день я видела, с какой тщательностью ты был одет: ни единой складочки на ткани, ни единой пылинки. Ты был сосредоточен и постоянно хмурился, будто анализируя что-то. Болезненно засосало под ложечкой: ты сегодня отправишься к Темному Лорду. Я за тебя страшно переживала, хоть и не выдала этого ни единым взглядом или жестом.
Стало хуже, когда ты ушел, даже не взглянув на меня. Я пыталась занять себя домашними делами: помогала Тинки с уборкой, готовкой, но не могла отбросить мысль, что ты сейчас где-то рядом с этим чудовищем.
Странно, да? Ведь раньше мне было все равно, раньше я даже мысли не могла допустить, что на подобных аудиенциях тебя может поджидать опасность. Но после той злосчастной ночи, я осознала, что даже великие ни от чего не застрахованы. А Волан-де-Морт слишком своенравный и жестокий, поэтому теперь я боялась за тебя.
Тебя не было целый день. Когда наступил вечер, я чуть не взвыла. И причиной уже был вовсе не ужас за твою жизнь… А ревность. Да, любимый, в тот вечер в моей голове мелькали образы вечеринок Темного Лорда, которые он так любил устраивать для Пожирателей.
Я почти орала от всепоглощающей боли, которая разъедала меня изнутри. Я понимала, что от одной только мысли, что ты можешь сейчас находиться рядом с другой женщиной, я почти схожу с ума. Мне не хватало кислорода. Распахнув настежь окно в своей комнате, я всматривалась в непроглядную ночь, наблюдала за танцем малюсеньких снежинок, вдыхала морозный воздух, не ощущая холода.
Первый снег в этом году…
Начинается зима.
Я услышала, как ты пришел домой.
Облегчение, радость и надежда смешивались с отчаянием, грустью и болью.
Да, ты вернулся. Да, теперь ты опять здоров, полон сил и энергии. Да, ты в милости у своего господина. Но что… что будет между нами? На что я могу рассчитывать?