– Может ли он позволить себе бросить работу?
– Нет, конечно же, нет! Мы много должны его матери и другим людям. Но он очень безответственный человек, и все, что я смогла сделать, – это уговорить его не бросать работу.
Она замолчала, глядя на голые стены комнаты и на календарь, к листкам которого не притрагивались уже несколько месяцев.
– У вас есть ключ от этой штуковины? – спросил я, положив руку на шкатулку.
– Нет. Ключ от нее только один, и он у Стэнли. Стол тоже всегда заперт. Он не хочет, чтобы я читала его корреспонденцию.
– Как вы думаете, он переписывался с той девушкой?
Не имею понятия. Он получает письма отовсюду, Я не вскрываю их.
– Вы не знаете, как ее зовут?
– Она сказала, что ее зовут Сью, так, по крайней мере, она говорила Ронни.
– Мне хотелось бы взглянуть на регистрационную карточку машины. Как насчет ключей от гаража?
– Ключ у меня есть, я держу его на кухне.
Мы прошли на кухню, где она открыла стенной шкафчик и сняла с гвоздя ключ. С его помощью я открыл гараж.
Ключи от «мерседеса» торчали в замке зажигания. Регистрационной карточки не было, но за приборным щитком я нашел завалившуюся туда квитанцию об уплате страховки за машину, выписанную на имя Роджера Армистеда, проживающего по адресу: Санта-Тереза, Кресчент-драйв, 10. Я записал имя и адрес в свой черный блокнот и вылез из машины.
– Что вы там нашли? – спросила Джин.
Я показал ей открытый блокнот.
– Вы знаете Роджера Армистеда?
– Нет, не знаю. Видите ли, Кресчент-драйв находится в богатом районе города.
– Да и «мерседес» стоит немалых денег. Школьная подруга Стэнли вряд ли обременена заботами о хлебе насущном. А может быть, она украла его…
Джин непроизвольно сделала предостерегающий жест, который постаралась скрыть.
– Пожалуйста, не говорите так громко.
Этими словами и мимикой она дала мне понять, что за оградой из виноградника существуют соседи.
– Вообще эта история со школьной подругой просто смешна. Она не может быть ею, так как значительно моложе его. Не говоря уже о том, что он учился в частной школе для мальчиков в Санта-Терезе.
Я щелчком открыл блокнот.
– Дайте мне ее описание.
– Очень симпатичная блондинка, вес примерно мой: около пятидесяти двух килограммов, рост тоже мой – метр шестьдесят семь. Прекрасная фигура. Глаза скорее синие. Пожалуй, глаза – наиболее примечательная ее особенность, они очень странные.
– В чем их странность?
– Я не могу описать их, – продолжала Джин. – Я даже не берусь утверждать, – то ли они совершенно невинные, то ли совершенно холодные и аморальные. Я сразу же подумала об этом, как только она вошла в дом вместе со Стэнли.
– Стэнли как-нибудь объяснил, почему он привел ее в дом?
– Он сказал, что ей надо поесть и отдохнуть, и потребовал, чтобы я приготовила ей обед. Я приготовила, но она лишь чуть-чуть поела горохового супа.
– Она говорила что-нибудь?
– Со мной не говорила. Она разговаривала с Ронни.
– О чем?
– Это был какой-то несуразный разговор. Она рассказала ему дикую историю о маленькой девочке, которую оставили одну на всю ночь в домике в горах. Ее родителей убило какое-то чудовище, а саму ее унесла огромная птица, вроде кондора. Она сказала, что это произошло с ней самой, когда она была маленькой. Потом спросила Ронни, хотел бы он, чтобы это произошло с ним. Конечно, это была сказка, но мне было очень неприятно, словно она пыталась при помощи Ронни выйти из своего истерического состояния.
– А как он реагировал на это? Испугался?
– Не совсем так. Он был ею очарован, в противоположность мне. Я прекратила этот разговор и отослала его.
– Она сказала что-нибудь, когда вы его отослали?
– Нет, ничего не сказала, но кое-что с ней произошло…
Джин подняла голову к небу, закрытому тучами пыли, носившейся в воздухе.
– Думаю, что она сама чего-то испугалась, и это подействовало на меня. Конечно, я и до этого уже была расстроена. Очень странно, непохоже на Стэнли, что он привел ее в дом, будто невесту. Я почувствовала, что с этого момента в моей жизни что-то нарушилось, и с этим я уже не смогу ничего поделать.
– Может быть, «что-то» нарушилось еще раньше, в июне?
Джин пристально посмотрела на меня. В глазах ее словно отразилось потемневшее небо.
– Июнь – это месяц, который мы провели в Сан-Франциско, Почему вы спросили именно об июне?
– Это – месяц, на котором открыт календарь в кабинете вашего мужа.
В этот момент перед домом остановилась машина, и из-за угла показался мужчина. Видимо, он чувствовал себя очень неудобно в темном мятом костюме. У него было длинное бледное лицо, а над глазами приклеены кусочки папиросной бумаги, как это делают, когда заклеивают ранку или порез.