– Может быть, мы вернёмся к вашей жизни, мессир рыцарь? – попросил монах, которому был явно неприятен этот разговор. – Вы остановились на том, что обрели себе товарищей.
– Да, помню, – кивнул Робер, – Я обрёл товарищей и находил удовольствие в нашей грубой мужской компании. Я старался не выделяться из неё: выучился браниться, пить креплёное вино, начинать ссору по любому поводу и безо всякого повода, хвастаться своими победами на поединках и на любовном ложе.
Последнее было неправдой: я оставался девственником и очень стыдился этого. Вот вам отличие жизни мирской от жизни духовной! Вы, люди духовного сословия, стыдитесь потери невинности, а мы боимся признаться, что не потеряли её. Так и должно быть, и не может быть иначе: если вы стремитесь к духовному существованию, то плотские желания являются главным препятствием для вас, ибо они подавляют духовность, заменяя её чувственностью. Если же хотите жить мирской земной жизнью, то вам следует направить все свои усилия на достижение плотских желаний, потому что они составляют её главное содержание, а важнейшее из плотских желаний, конечно же, вожделение. Нельзя себе представить, чтобы животное, стремящееся исключительно к питанию, сну и совокуплению, – главным образом, к совокуплению! – в то же время было занято раздумьями о смысле бытия и заботами о своём нравственном совершенствовании. Нельзя себе представить и того, чтобы человек, занятый мыслями о вечной жизни, о Боге и душе, одновременно думал, как бы удовлетворить свою похоть в полной мере и без удержу, а ещё – как бы побольше и повкуснее поесть и подольше поспать. Или духовность и отсутствие плотских желаний, или плотские желания при отсутствии духовности, – иного не дано.
– Но вы постоянно напоминаете мне, что ваша жизнь была бы ничем без любви, – перебил его Фредегариус. – Или вы подразумеваете только возвышенную любовь, – такую, какой была ваша любовь к Флоретте?
– Не в бровь, а в глаз! – Робер подскочил на кресле. – Ваше замечание остроумно и верно, святой отец. Да, я пытался совместить любовь духовную и любовь плотскую – и от этого произошли все беды моей жизни; я слишком поздно понял, что совместить эти две любви нельзя… Но мы забежали вперёд; позвольте мне связать прерванную нить моего рассказа. Итак, я оставался девственником, а между тем, я был привлекателен, молод и силён. В Париже любовные отношения легко начинаются и легко оканчиваются; при желании я мог бы каждую неделю менять любовниц, однако робость и стыдливость одолевали меня всякий раз, когда какая-нибудь дама оказывала мне недвусмысленные знаки внимания.
Не ездил я и к девицам, продающим свою любовь за деньги, потому что тогда они вызывали у меня отвращение, – не столько физическое, сколько нравственное. Позже я обнаружил, что многие из них – порядочные, добрые и честные создания, как это ни странно, – во всяком случае, честнее и порядочнее большинства женщин высшего света. Недаром одной из самых верных последовательниц Христа была Мария Магдалина, блудница, перешедшая к святости, не предавшая Иисуса при аресте, не покинувшая Его при казни и державшая Грааль со священной кровью, пролитой на кресте. Почему она была выбрана Господом для этого, она – бывшая жрица разврата? Не потому ли, что в ней разглядел Спаситель те черты, которых не увидел в так называемых порядочных женщинах?..
Получалось, что я избегал любви, жадно стремясь к ней, – продолжал Робер. – С завистью я слушал рассказы моих товарищей об их любовных приключениях, мечтая о чём-то подобном для себя. Как я теперь понимаю, во мне боролись два чувства, взаимно исключавшие друг друга: желание найти высокий идеал в женщине и желание самой женщины, как таковой, то есть плотское желание. Что победило, как вы думаете?.. Правильно, святой отец: плотское желание одержало верх. Оно внушило мне, что дама, которую я возжелал, и есть тот самый высокий идеал, к которому я стремился, – так что сомнения отпали, и я мог без колебаний добиваться осуществления своего плотского желания.
Как звали эту даму? Давайте назовем ее Ребеккой; должно быть, её уже нет на белом свете, но всё равно я не хочу бросить тень на её имя, – вдруг кто-нибудь из внуков или правнуков моей наставницы в любви случайно прочтёт ваши записи, святой отец, и узнает свою бабушку! – улыбнулся Робер. – Ребекка была старше меня на год, и когда я с ней познакомился, она уже успела овдоветь – её муж на охоте неудачно упал с лошади и отдал Богу душу. Ребекка была блондинкой среднего роста, немного склонная к полноте; трудно было причислить эту даму к красавицам, но записать её в дурнушки тоже было бы несправедливо. Она была привлекательна своей молодостью, свежестью, живостью, но особенно хороши были её глаза. О, её глаза были чудом, святой отец! Огромные, голубые и прозрачные, они излучали кротость, доброту и какую-то детскую беззащитность. Взглянув в них, каждый мужчина ощущал себя Роландом, Тристаном, святым Георгием, готовым сразиться с чудовищным драконом или с бесчисленными полчищами врагов для того чтобы защитить эту даму.