Теперь он гладил меня обеими ладонями — так жадно, словно в первый раз получил возможность это сделать.
Вдали от дома почувствовал себя по-настоящему свободным?
Я развернулась, чтобы взяться за ворот его рубашки, но тут же передумала, приняла расстегивать свой корсаж.
Даже в таких тонких, но перчатках это заняло бы у него больше времени, чем нам обоим хотелось бы.
— Подожди, — Даниэль дождался, чтобы я справилась с доброй половиной крючков, а потом перехватил мои руки.
Его глаз блестел лихорадочно и очень красиво.
Он был… Нет, не только возбужден. Взволнован. Как будто останавливал самого себя.
— Да?
Если он не хотел раздеваться и намеревался сделать все быстро… что ж, такой вариант меня тоже вполне устраивал. В конце концов, он обещал мне еще один день.
— Ты могла бы… — Даниэль запнулся, и я поняла, насколько непросто ему даются эти слова. — Сейчас светло.
— Тебе нечего стесняться.
Я погладила его лицо не в пример смелее, чем делала это прежде, и тут же замерла, когда он мазнул губами по моей ладони.
— И все же. Я могу попросить тебя закрыть глаза? — его пальцы двинулись вверх по моей руке, а после он осторожно погладил костяшками мою грудь чуть ниже ключицы.
Я коротко задохнулась, засмотревшись на его перчатки на своей коже — и правда, впервые при ярком дневном свете.
Это зрелище сводило с ума, заставляло забывать об осторожности и установленных мною для себя правилах.
— Дэн…
— Я хочу тебя коснуться. По-настоящему. Если ты позволишь.
Он снова поймал мой взгляд, и дышать я перестала вовсе.
Даниэль же мое молчание истолковал как-то по-своему. Теперь он смотрел не мне в лицо, а на собственные руки, как если бы не знал, куда их деть.
— Это не будет неприятно, с ладонями все в порядке. Почти. Но я не хочу, чтобы ты на такое смотрела.
Засмеяться сейчас было бы подлостью, и я сдержалась, перехватила его за рукав и дернула, вынуждая поднять лицо.
— Вы хорошо помните брачную клятву, господин маркиз? В ней говорится, что я должна почитать мужа своего и следовать за ним, но ничего не сказано о том, что я не могу тебя ударить.
Сбитый с толку Лагард моргнул по-настоящему забавно, но веселиться мне уже не хотелось.
Горло сдавило тяжелой горячей петлей, не оставляющей нам обоим времени на раздумья, и, продолжая смотреть на него, я перехватила его руку и сама потянула с нее перчатку.
Даниэль застыл.
Он часто и поверхностно дышал, хотя и пытался скрыть это, а мне не было до его слабости никакого дела.
Уронив правую перчатку на пол, я посмотрела на его ладонь. Она и правда была почти в порядке, только в самом центре белел длинный шрам. Такие остаются, если руку пробили насквозь большим ножом.
Я осторожно погладила его подушечкой большого пальца, и только после подняла глаза, чтобы проверить, не больно ли моему стеснительному супругу.
У Даниэля было странное выражение лица. Горькое, растерянное, удивленное.
От напряжение он стиснул зубы, наверняка до боли, и чтобы не мучить его дальше, я развернула его руку, чтобы посмотреть.
Сетка шрамов была чудовищной. Чистой, не изуродованной кожи почти не осталось, она вся превратилась в мешанину из рубцов. Самый длинный и ровный из них, проходящий по центру, подтверждал мою догадку про нож. Ногти… Ногти были на месте, но казались неестественно тонкими и светлыми. Так могло быть только в том случае, если их вырвали с чудовищной жестокостью, а после восстановили с помощью колдовства.
Очень стараясь, чтобы мои собственные руки не дрожали, вторую перчатку я с него сорвала.
С левой рукой дела обстояли немногим, но лучшее. Ее не калечили, прибивая в какой-то поверхности лезвием, но ногти, кожа, кривоватая сетка вен, — всё было почти так же.
Будь Руперт чуть хуже обучен, окажись он чуть менее способным и упрямым, маркиз Лагард точно остался бы не только без глаза, но и без рук.
Даниэль стоял передо мной прямой, окаменевший от напряжения и мрачный, но не пытался больше меня остановить, а я смотрела на его руки в своих ладонях и удивлялась про себя тому, что видела.
Как будто это было самым естественным положением для нас.
Как будто мне хотелось коснуться центра его правой ладони губами и замереть на целую вечность.
— Ты ведь все чувствуешь?
— Да, — его голос прозвучал хрипло и глухо. — Они снова начали слушаться. Недавно.
«Поэтому ты решил жениться только через год. Не из-за траура, не потому что до последнего противился пожеланию короля. Потому что не мог совладать с собственными руками».