Или же с единственной целью — прикрыть пустую глазницу как уродство, которое ни к чему видеть его посетителю.
— Не думал, что вы окажете мне честь.
Он говорил немного нечетко, как будто очень много выпил, но в меру завуалированной иронии в голосе хватило бы на десятерых.
— Нам сказали, что вы хорошо держитесь, Лагард. И что вы требовали этой встречи.
— Помилуйте, Ваше Величество, как я смею требовать… чего-то.
Никто и никогда не смел бы так говорить с королём. Одной неверной интонации хватило бы, чтобы отправиться на плаху, а Даниэль допустил их уже столько, что было не счесть.
Лица человека, стоящего над ним, я не видела, могла разглядеть его только со спины. Высокий, темноволосый, отлично сложенный. Молодой.
Это и правда был сам король, но Лагард не испытывал по этому поводу ни малейшего трепета.
— Вы не признались, — а вот в голосе Его Величества послышались требовательные нотки.
Однако, помимо их, было в нём что-то ещё.
Что-то, подозрительно похожее на недопустимое для монаршей особы любопытство.
— Мне не в чем признаваться, я об этом уже говорил, — Даниэль не улыбнулся, а скорее оскалился.
Ему всё ещё было очень больно, сознание плыло, и визитера он, скорее всего, почти не видел.
Моя рука сжалась в кулак от собственной беспомощности и этой боли, с которой я ничего не могла поделать.
Это был всего лишь сон, всего лишь чужие воспоминания, в которые мне почему-то довелось заглянуть украдкой, но я чувствовала их как свои.
— Вы упрямы, — король прошёлся по тесной камере, заложив руки за спину. — А ещё храбры. Я бы даже сказал, безрассудны. Вы знаете, что изувечили того человека в разы сильнее, чем он вас?
— Мне нет до него дела, — Лагард немного сполз по стене, потому что держать голову прямо ему было сложно, хотелось прислониться к сырой каменной кладке затылком. — Он выбрал для себя работу, которую я не могу уважать.
Король остановился.
— Вы забываетесь. В память о былой дружбе, мы можем сделать уступку на ваше состояние, но знайте меру.
— А разве мне ещё есть, что терять?
Он засмеялся. Хрипло, болезненно, до того, что пришлось согнуться пополам, морщась от боли, чтобы сплюнуть кровью.
Король стоял, не шевелясь, но и не кривился.
Осмелившись прислушаться к нему, я особенно не надеялась на успех, во всё же, вопреки собственным ожиданиям, почувствовала.
Разочарование. Беспомощность. Злость. Подлинная растерянность человека, получившего нож в спину.
Человека, всегда и неизбежно готового к подобному, но всё равно не ожидавшего, что удар придётся именно с этой стороны.
Он определённо был непрост, но и труслив и мелочен не был.
Ничего не стоило бы унизить пленника, поиздеваться над ним вдоволь, пользуясь положением, компенсируя себе всё, что пришлось почувствовать, равно как и необходимость эти чувства скрывать.
Они донеслись до меня лишь лёгким отголоском, похожим на слабый ветерок с реки, но в точности своих ощущений я не сомневалась.
Король не пострадал физически, он не опасался, что последний Лагард попытается избавиться от мучений, набросившись на него, как бросился на своего палача. Он всего лишь хотел… Понять что-то.
Быть может, наивно и совсем не по-королевски убедиться в том, что кто-то всё же остался ему верен.
Кто-то, о ком он не подумал, и от кого не ожидал.
В том, что касается заговоров, не участвовать — это уже много.
Я знала, что его отговаривали от этой встречи. Убеждали, что даже закованный и изнемогающий от боли Лагард оставался Лагардом.
И тем не менее, он пришёл.
— Я прикажу прислать к вам врача.
— Оставьте, Ваше Величество, это лишнее. Он у меня уже был.
Лицо короля напряглось.
— Так что вы хотели сказать мне лично? Ваша последняя воля, маркиз?
Это был уже совсем другой разговор, настоящий. В нём не было место предписанному дворцовым этикетом «нам», не было больше короля и замученного узника.
Только два человека, которым не оставалось ничего, кроме как попытаться что-то понять друг о друге.
Даниэль коротко и тяжело засмеялся снова, схватился за ушибленные рёбра, и тут же скривился от боли в руке.
— О нет. Я пока не собираюсь умирать. Если, конечно, на то не будет вашей воли.
— Тогда чего же вы хотите?
— Мне подумалось, что вам будет приятно это увидеть.
Лагард не широко, насколько позволяло его состояние и поза, развёл руками, и лицо короля дернулось.
Он продолжал стоять и смотреть, а Даниэль ненадолго прикрыл свой единственный глаз, давая тому отдохнуть. Ему теперь приходилось постоянно щуриться из-за тусклого света и изменившегося угла обзора.