— Не найду.
Мы, не сговариваясь, пустили коней в галоп, боясь только одного — все-таки опоздать.
Глава 17
Мы не опоздали.
К тому моменту, когда вдали показался его, — наш, — дом, уже опустились сумерки. Проспав слишком долго, мы выехали слишком поздно.
Если бы не подгоняли лошадей, вернулись бы глубокой ночью.
Даниэль осадил коня, и я сделала это вслед за ним, потому что то, что мы увидели, пугало и завораживало в равной степени — до немоты.
Сотканный Рупертом барьер светился. Мягкий зеленоватый свет поднимался с земли, дрожал и переливался.
С трудом оторвавшись от этого зрелища, я бросила на Лагарда быстрый взгляд, и он сорвался с места первым.
Моя кобыла догнала его быстро, и по мере нашего приближения я начинала чувствовать то, что он ощутил издали.
Сила, пытавшаяся прорваться в дом, хотела только одного — убивать.
Она не была сконцентрированной и хорошо направленной, в ней не чувствовалось власти пославшего ее колдуна. Только ярость. Просто… порыв.
Спустивший ее на Лагарда человек жаждал только крови, и в возможность пролить ее он вложил всё — ненависть, страсть, все знания, которыми обладал.
Я не исключала, что за возможность обратить это место в пыль он заложил собственную душу, и от этого мне делалось страшно по-настоящему.
Я хорошо помнила, каково это — желать чего-то так страстно, чтобы неважным становилось все прочее. Каково это — чувствовать себя в капкане и быть готовой на все за возможность вырваться из него. Когда часть жизни, все, что считаешь истиной, заканчивается, кажется, что позволила бы всему миру перевернуться, лишь бы этого не произошло.
Рошен не знал, что делать с образовавшейся пустотой.
Три года назад я бежала от подобной пустоты, не оглядываясь.
Он же пришел убивать.
Оценив высоту начавшего пульсировать барьера, Даниэль послал коня вперед, и я едва успела взять под контроль обеих лошадей.
Не хватало только, чтобы они нас сбросили.
Они прыгнули почти одновременно, и в этом прыжке моя кобыла недовольно заржала от страха и от того, как мне вздумалось обращаться с ней.
Даниэль обернулся, бросил на меня быстрый восхищенный взгляд — сам он рвался вперед так отчаянно, что не подумал ни о лошадях, ни о том, что мы будем делать, если застрянем за барьером.
Воздух вокруг самого дома стал плотным, почти осязаемым, и шел рябью.
Это была уже моя защита. Она работала как надо, сдерживая то, что рано или поздно должно было прорваться, — уже начинало просачиваться, — через барьер.
Спрыгнув на землю, Даниэль бросил свою повязку на землю и побежал к забору — ехать до главных ворот он не видел смысла, знал, что там будет сложнее. Быстрее и безопаснее было попасть в собственный сад с торца, как вор. Если повезет, подобраться к Рошену сзади.
Я бросила поводья, предоставив лошадей самим себе — пока стоял барьер Руперта, им ничего не грозило, а допускать его падения я не собиралась. В конце концов, в случае острой необходимости, можно будет усилить заклинание моей кровью, охватить дополнительную территорию…
— Лагард!
Запрыгнуть на высокую каменную кладку так же ловко, как это сделал он, я просто не могла — как минимум, потому что никогда не лазила по заборам в платье, — и Даниэль развернулся, словно только теперь вспомнил обо мне.
Он очевидно сомневался, что будет безопаснее, — оставить меня с лошадьми или взять с собой, — и забирая у него время на раздумья, я все же ухватилась за ветку ближайшего дерева. Если упаду добавлю ему проблем. Если справлюсь… В конце концов, это был всего лишь забор.
— Дани!.. — он почти прошипел это мне на ухо, подхватывая и затаскивая наверх. — Да что же ты делаешь…
— Один ты туда не пойдешь, — я посмотрела на него и почти не узнала.
Даниэль был так зол, как я не могла бы ожидать от него в принципе, и именно сейчас мне приходилось признать: я ошибалась. Он не испытывал ненависти к Рошену. До определенной степени он даже его жалел. Это было сочувствие особого порядка — то, на которое способен лишь человек, знающий, что при иных обстоятельствах мог бы сам оказаться на этом месте.
Однако оно ничего не меняло. Он уже принял решение, и обжалованию оно не подлежало.
Рошена, — или любого другого в схожем положении, — можно было уговаривать, держать всю жизнь на привязи или просто привести в состояние, в котором он уже не сможет никому, включая самого себя, навредить. Любой из этих вариантов являлся худшей альтернативой смерти, а Даниэль был милосерден.