Я посмотрела на него, не считая нужным объяснять, и одновременно неслышно приблизившийся сзади Данияль протянул мне рукоятью тот самый кинжал, что я держала при себе в порту.
— Что ты собралась делать?
— Не резать себя, не беспокойся. Это уже не поможет.
Я проверила лезвие на строту, взяла кинжал удобнее, и Даниэль перехватил мою руку.
— В этом нет необходимости.
Его глаза снова были темными, а взгляд спокойным. Он действительно все для себя решил и не был намерен оглядываться, мучаясь пустыми сомнения в том, хорошо это или плохо.
Выбирая между нами и Рошеном, он выбрал.
Не будучи до конца уверенной в том, что еще и в какой момент он может выкинуть, я сжала его запястье.
— Его здесь нет, ты же знаешь.
— Знаю. Но где-то он точно есть, и это где-то — поблизости.
Вот теперь в его голосе послышалась тщательно сдерживаемая, выверенная, но опасно-холодная злость.
Вознамерившись убивать без раздумий, оглядки и пощады, его несостоявшийся брат не явился лично, предпочел отсидеться в стороне, дожидаясь, пока творение рук его перемелет наши кости в муку.
Бездарное творение, следовало отметить. Мощное, смертоносное, но напрочь лишенное изящества.
То, что сотворил в развалинах Даниэль, было почти искусством.
— Поблизости — где? В роще? В городе? Если потянешься к нему, как минимум, превратишь сад в выжженное поле.
— Я дотянусь, Даниэла.
— И скольких убьешь вместе с ним?
Я не упрекала его, не пыталась отговорить, но теперь Даниэль смотрел на меня испытующе.
После долгого перерыва его сила была слишком нестабильна, непозволительно опасна. Пусть небольшой, но риск, что он свихнется так же, как свихнулся Рошен, заставлял меня держаться за него намертво.
— Думаю, десятка полтора монахов максимум, — он все-таки ответил, но подобие улыбки, мелькнувшей на его губах, заставило меня выдохнуть с облегчением.
— Поверь, от них проблем будет еще больше, когда они придут к твоему забору, чтобы требовать справедливости.
Прося у Руперта нож, я была почти уверена, что руки у меня будут трястись, но они, как ни странно, не дрожали.
Тело вспомнило само — ощущение бесконечного могучего потока и собственной причастности к нему. Он закручивал вихрем, принуждал расправить плечи и поднять подбородок, наслаждаясь дарованной мне возможностью быть иной.
Зачищать пространство мне нравилось еще больше, чем лечить. Имея дело даже с самыми отвратительными, самыми жуткими сущностями, я наслаждалась каждым мгновением, каждым новым знанием о том, что мир гораздо больше и многограннее, чем люди привыкли видеть.
Вот только до недавнего времени я была уверена в том, что плата за эту исключительность — полное одиночество.
Лезвие вошло в дубовую обналичку двери так легко, что за моей спиной, кажется, вздрогнула Агата. Она не предполагала в хрупкой маркизе такой силы, а я почти отвлеклась от своего занятия, пораженная мыслью о том, что мне нечего будет ей сказать, если она спросит. Во все предыдущие разы, когда мне доводилось делать нечто подобное, я была уверена, что работаю на том, что принес мне этот бесконечный поток, что эта сила не моя, а его — заимствованная, доверенная мне на время. Теперь же она ощущалась такой же частью меня, как рука или ухо, и я вырезала первый символ даже глубже, чем собиралась изначально.
За первым последовал второй. За вторым — третий.
Хорошо знакомая вязь ложилась ровно, дерево впитывало ее с благодарностью, — дом принимал новый щит с радостью, как мог бы принять его только от хозяйки.
Закончив с правой стороной, я принялась за левую, бесцеремонно оттеснив Лагарда плечом.
Я не думала о нем в процессе, не позволяла себе рассеять внимание настолько, чтобы задаться вопросом о том, что он по этому поводу думает. На это время у нас еще будет.
Когда я закончу, колдовство Рошена превратится в пыль, как выдуманная людьми ворожба в детских былинах. Насквозь пропитанный магией дом даст ответ, которого ни одно порождение чужого безумия не выдержит.
Первый символ я начертила легко, а вот второй начал получаться криво.
Продолжая раз за разом ударяться о дверь, оно чувствовало, понимало, что я делаю. Пыталось просочиться в последнюю щель над петлей, принести своему хозяину в подарок хоть кого-то.
— Твою же мать…
Я пробормотала это едва слышно, тряхнула кистью, не выпуская ножа, и попыталась вогнать его в дерево в последний шестой раз.
Лезвие соскользнуло по дереву, прошло ниже.
— Зараза!
Рошен вложил в свой последний привет столько жизненных сил, что рисковал не подняться в случае неудачи, и оно сопротивлялось. Сопротивлялось так отчаянно, что мне нужно было…