Мою готовность убить Рошена или любого другого, чтобы спасти его, он без лишних слов мог снять с моей ауры, как пенку с варенья.
За одно лишь намерение он готов был отплатить такой преданностью, что мне хотелось только тихо выскользнуть за ворота и раствориться, исчезнуть навсегда из его жизни, заставив поблекнуть даже воспоминания.
При всех своих особенностях и специфических наклонностях, он все же был слишком хорошим человеком.
А я трусливо не желала видеть его глаза, когда он узнает правду.
Он должен был ее узнать.
Прошлой ночью, когда Даниэль уснул, тесно прижавшись к моей спине, я еще долго лежала, глядя на светлеющее вдалеке за окном небо и пыталась найти решение всех проблем разом. А заодно и причину, чтобы продолжать скрывать.
Можно было придумать не меньше сотни поводов молчать. В конце концов, Лагард и не требовал этой самой правды, ему было достаточно моего нежелания возвращаться к ней.
И тем не менее, я не могла не думать о том, что бы он сделал, если бы узнал. Как такой человек, как он, смотрел бы на меня, зная.
Хуже того, понимая, что в определённый момент я посмела уравнять себя с ним.
Случившееся в недостроенном каменном особняке на окраине портового города не было хорошим или плохим, это просто было его природой.
То, что отчаянно пыталась оставить в прошлом я, было из совсем иной категории. Из той, в которую Даниэль Лагард не попал бы никогда и ни при каких обстоятельствах, просто потому что он сам был другим. Его внутренний стержень и бескомпромиссное знание о том, на какую глубину он может опуститься, а какая никогда не станет допустимой, надёжно берегли его от подобных ошибок.
О себе я не смогла выяснить подобное вовремя, и теперь это могло стоить мне брака, вступать в который я не стремилась. Однако он стал для меня важен.
Так важен, что при взгляде на спящего маркиза мне хотелось плакать от нежности и нежелания расставаться с ним.
Между ночью и рассветом наедине с собой можно было позволить себе хотя бы приблизиться к идее о том, что я тоже его… любила?
Это слово казалось слишком избитым, непозволительно простым, даже частично не передающим сути.
Как можно сказать просто «Люблю» тому, рядом с кем так хорошо было просто сидеть рядом? Тому, в чьи глаза я заглядывала, утопая в синеве и зелени, и не желала отрываться?
Когда Лагард приехал ко мне и предложил выйти за него замуж, он не казался мне опасным в этом смысле.
Ни он, ни кто-либо другой, если уж на то пошло.
Я легко расставалась с мужчинами, которые были до него, забывала о них в ту же секунду, когда они выходили за дверь. У первого моего любовника, приехавшего в родные мне места, чтобы строить дома, это вызывало восторженное недоумение.
«Ты относишься к этому как мужчина. Удивительно!», — улыбался Альбан, когда мы прощались.
Он уехал в столицу, и, зная, что мы больше никогда не увидимся, я отправила ему вслед одно из любимых своих заклинаний — на удачу, здоровье и счастливую любовь. Он подарил мне три чудесных месяца, был нежен, заботлив, внимателен к каждому моему вздоху, — просто потому что стал у меня первым и ценил это, — и я от всей души желала ему всего самого хорошего.
Желала, но не была влюблена в него и даже не пыталась убедить себя в обратном.
К моменту, когда мы с ним встретились, я успела смириться с тем, что, будто в уплату за свою силу, оказалась женщиной с изъяном. Пока прочие мечтал о любви, вздыхали вслед проходящим мимо парням и обменивались с ними томными взглядами, меня подобное не интересовало. Альбан появился только потому что пришло время, и он был приятен мне, в отличие от всех остальных.
Я не боялась угодить в эту ловушку с Лагардом, полагая себя заговоренной от подобных слабостей и страстей.
Теперь же готова была разрушить наше хрупкое, похожее на сон счастье собственными руками, но не лгать ему.
Так глупо.
Так сладко.
Корреспонденции, поступившей для маркиза, оказалось почти неприлично много для одного дня.
Первым Даниэль открыл желтоватый, искусственно состаренный конверт. Пробежав глазами две короткие строки, он засмеялся, запрокинув голову, а после передал мне тонко пахнущий пряными духами леди Иветты листок.
«Мудак ты, Нэль.
Снова оставил меня без самого интересного».
Я засмеялась вместе с ним, потому что теперь и правда почти услышала её голос.
Лагард остался в кабинете разбирать письма, и он вовсе не был против того, чтобы я посидела с ним, но в библиотеке мне думалось лучше.