Как начать разговор с Даниэлем, я не знала.
Если бы подобное взбрело мне в голову несколькими днями раньше, было бы проще. Даже став женой маркиза, сюда я пришла скорее гостьей, которой только предстояло заслужить доверие. Теперь же и сам дом, и его обитатели вдруг приняли меня за свою, и с это всё усложняло.
В былые времена ожидания людей от меня сводились к долгожданной беременности или избавлению от бед, и, как правило, нужный результат я могла им гарантировать.
В том же, что касалось Даниэля, точно нельзя было сказать совершенно ничего.
Не сомневаясь в том, что он меня не выдаст, я сомневалась в его желании говорить со мной вновь. С большой долей вероятности он попросит Руперта отвезти меня туда, куда я сочту нужным — этот город, пусть и не любимый им, теперь стал его территорией, поэтому оставаться здесь я при плохом исходе не смогу.
Значит, снова дорога и поиск места достаточно безопасного для того, чтобы там задержаться.
На этот раз — как можно дальше отсюда, чтобы не вспоминать и не бередить себе душу.
Так или иначе, я могла лишь последовать его совету — сделать, что должно и не оглядываться.
Мучительно стараясь придумать себе хотя бы небольшую отсрочку, я вернулась мыслями к Рошену.
Этот человек остался жив после того, что сделал, — будь это иначе, Даниэль сказал бы, — и он всё ещё представлял опасность. Даже если на восстановление у него уйдёт ни один месяц, это ничего не изменит. Скорее уж сделает его ещё злее, ещё непримиримее.
Лучшим вариантом было бы найти его без ведома Лагарда, решить проблему самой без шума и лишних подробностей.
Вероятно, Руперт имел бы право так поступить.
Я — нет. Не после того, как Даниэль принял свое решение на моих глазах.
Оно слишком непросто ему далось, чтобы я посмела вмешиваться так.
Насколько непросто ему будет претворять это решение в жизнь, думать мне малодушно не хотелось. Точно я знала только одно — в этот момент ему буду нужна я, а не моя правда.
Значит может ещё немного подождать, позволить себе как минимум пару дней глупого мещанского беззаботного счастья.
В библиотеке было тихо, и шум, доносящийся с дороги, ведущей к дому, услышать я просто не могла, но зато я могла почувствовать неладное.
Ведомая смутной, не имеющей никакого отношения к моим сомнениям тревогой, я подошла к окну. Из-за деревьев мне не было ничего видно, но сердце всё равно пропустило удар и провалилось куда-то в живот.
За забором была опасность. Тёмная, жгучая, лишающая воли к сопротивлению.
Я вышла в гостиную и огляделась, повинуясь в первую очередь инстинкту, а потом уже разуму.
Дом казался притихшим, как будто он насторожился вместе со мной.
Ни Руперта, ни девушек видно не было, и, сделав глубокий вздох, я решилась открыть дверь. Если опасность в самом деле была, ради собственного же блага мне стоило увидеть её первой.
Знаки, вырезанные мной на дереве, остались на месте и продолжали работать, поэтому впустить внутрь то, чему входить не следовало, я не боялась. Не пересекая обновлённого Рупертом барьера, за себя я могла тоже не опасаться.
Мне было любопытно увидеть Рошена, взглянуть в лицо тому, по чьей прихоти я за несколько дней пережила едва ли не больше, чем за все последние годы.
Я не сомневалась в том, что увижу именно его стоящим на дороге. Человек, переступивший черту так, как это сделал он, не был способен остановиться. Даже ползком, умирая по пути, он будет рваться к своей цели, а целью стало уничтожить Даниэля. Пусть не убить, но причинить такую боль, после которой он уже не сможет подняться.
Остановившись на верхней ступеньке, я окинула медленным и внимательным взглядом лужайку перед домом и сад, посмотрела на ворота, и спустя мгновение поняла, что пальцы у меня холодеют.
На дороге не было Рошена, но зато по ней ехали монахи.
Несколько человек в серых робах сидели в деревянной повозке, ещё не меньше десятка шли пешком. Во главе процессии двигался священник, снова тот самый, что женил нас.
Они приближались к дому Лагарда, я смотрела на них, и перед глазами у меня вставала совсем другая картина.
Широкая дорога через лес, злые всполохи многочисленных факелов, скрипучая старая телега, от которой веяло мучениями и смертью, и позорная верёвка, красноречиво разложенная на ней. Почему-то они всегда приходили по ночам, как будто надеялись застать врасплох.
Не задумываясь над тем, что делаю и насколько выдаю себя этим, я бросилась обратно, захлопнула за собой дверь и остановилась у лестницы.