К вечеру второго дня мы поднялись уже высоко в горы. Дедок уверенно пошел по еле заметной тропке, даже не оборачиваясь, уверенный, что я пойду за ним. Так и вышло. Я вглядывалась в тропу, надеясь увидеть следы людей, но скорее всего она была протоптана животными. Дед нырнул в расселину между двумя валунами, я следом. Мы оказались на небольшом каменном пятачке. Из трещины в скале бил небольшой ручей, собирался в манящую прозрачную лужицу, а затем терялся где-то меж камней. Возле него, насилу укоренившись в скале, росло хилое, кривое деревце. Его ветви были усыпаны мелкими плодами, похожими на финики. Мой желудок сжался, я сорвала один. Но не успела потянуть его в рот, как посох ударил меня по руке. Финик упал и укатился вниз, я горько вздохнула. Весьма доходчиво объяснили. Я умывалась и пила ледяную и такую вкусную воду, когда старик дернул меня за волосы и, вынудив повернуться, ткнул пальцем в небольшую пещерку.
В ней нас ждал здоровенный парень с глуповатой улыбкой и длинными, нечёсаными волосами, и два ослика навьюченные поклажей. Они прядали ушами и, не обращая внимания на нас, жевали насыпанный им корм. Парень засуетился, развел огонь, и вскоре над нами жарился кролик, и булькало в котелке какое-то варево. Все, что мне дали, я съела до крошки, так же выпила горьковатый отвар протянутый дедом. Я уже привыкла его слушаться.
Проснулась я от боли. Она билась в каждой клетке моего тела, выворачивая суставы и молотом стуча в ушах. Мое тело выгибалось в судороге, из груди рвались неслышимые крики. Кто-то обхватывал мое лицо холодными мокрыми пальцами и вливал в открытый рот дурно пахнущую, вязкую жидкость. Те же пальцы мяли мою голову и шею, причиняя еще большую боль. В какой-то момент мне показалось, что мир вокруг меня взорвался в огненном вихре боли, и я отключилась.
Следующее пробуждение было не таким мучительным. Ныло тело, я с удивлением осознала, что оно связано верёвками. Язык был покусан, во рту стоял навязчивый вкус крови, но я, связанная, даже не могла повернуться, чтоб сплюнуть. В пещере никого не было, царил легкий сумрак. У входа стоял ослик и все так же флегматично жевал.
Скованные руки и ноги затекли, а в моей голове…царило нечто инородное. Чужое и пугающее. Я смотрела на осла, его челюсти мерно двигались, и это сопровождалось… Хрустом? Я испуганно взвизгнула, и визг ударил по моим ушам, дезориентировав. Впав в панику, принялась извиваться, пытаясь избавиться от пут, в кровь раздирая кожу о камни. Каждое мое движение сопровождалось шумом. Я не могла сходу найти им определение, подобрать нужные слова. Наречь звуки. Шелест. Скрип. Мое тяжелое дыхание. Легкий стук— осел переступает копытами. С улицы доносится ритмичный и непрестанный ропот, ласковый и ненавязчивый. Наверное, тот самый ручей, что пробивает себе дорогу сквозь камень.
Я обессилела и обмякла, позволив звукам ворваться в мою голову. Там они устроили настоящую анархию, наталкиваясь друг на друга, не поддаваясь квалификации, толпясь и вызывая боль. Я боялась даже плакать— вздрагивала от звуков своего голоса, каждый мой всхлип был потрясением. Пыталась затаиться, спрятаться в окружающем меня шуме и не выделяться.
Из полубессознательного состояния меня вывел дед. Подошел, присел привычно рядом, вгляделся в меня, теребя клочкастую седую бородку. Затем легонько похлопал меня по щекам.
— Очнулась? — спросил недовольно.
Я слышала и понимала речь. Если бы я сейчас могла, то отползла бы в самый дальний угол, забилась в него и закрыла уши руками.
— Вижу, слышишь меня, — я замычала и задергалась, моим щекам вновь досталось, на этот раз гораздо чувствительнее. — И понимаешь, я знаю. Извел на тебя последнюю щепоть донника, которую берег десять лет! Да что ты дергаешься?
К мои губам поднесли знакомую уже до последней царапины фляжку, и в рот потек отвар трав. Я, помня эффект предыдущего зелья, хотела отвернуться, выплюнуть, но мерзкий старик бранился и крепко держал мое лицо. Я уснула.
А когда проснулась, прежде чем открыть глаза, прислушалась к себе и к миру меня окружавшему. Звуки никуда не делись. Все также свободно втекали в мои уши, даря растерянность. Мое тело не было связано. Я лежала у стены пещеры на грубом шерстяном одеяле. Мужчин вновь не было рядом. Я осторожно встала и пошла навстречу ветерку, приносившему с улицы запах пыли и зноя. Ветерок ласково шуршал листьями кривого деревца. Старик стоял под ним на четвереньках и собирал упавшие плоды. Увидев меня, хмыкнул.
— Дерево, — сказал он, вставая и указывая на искомое костлявым пальцем. — Плоды, яд.