— Не хочу, — капризно, словно ребёнок, сказала я и отвернулась.
— Ну немножечко. Вам ведь ещё сыночка носить, силы нужны. Да и для красоты веса набрать надо. А там, глядишь, и завоюете сердце нашего господина.
— Да не нужно мне его сердце, — сказала я, но повернулась и облокотилась на подушки.
Толстуха, не теряя времени даром, поднесла ложку с какой-то белой массой, и я послушно открыла рот. Сладко.
— Умница, — обрадовалась она, скормив мне большую часть. — А теперь поспите, вам сил много нужно. Если что, звоните в колокольчик. А меня зовут Анна, я всегда где-то рядом.
И ушла, позволив мне, наконец, уснуть. Снилась мне тёмная и холодная хижина в горах, за стенами которой свищет ветер и сквозняк колышет огонь в очаге. Но там он. Он никогда бы не допустил такого, его руки всегда ласковы, а если и делают больно, то лишь в порыве обоюдной страсти.
Утром я умылась, безропотно съела все принесенное и села у окна. Видно было очень мало, лишь хмурое небо, полуголые деревья сада, тянущие к нему свои ветки, жёлтые листья на дорожках. Очень хотелось на улицу, вдохнуть терпкого осеннего воздуха, пахнущего предстоящими морозами, на секунду вспомнить, каким кристально-чистым он был там, в горах, погрустить. Но воля к жизни и борьбе совсем меня оставила, куда проще плыть по течению. Минуты тянулись долго и утомительно, единственным развлечением было выглядывать редких прохожих за кованой оградой да слушать шаги из коридора. Когда явилась Анна со старухой, я была послушна. Анна расстелила поверх постели сложенную в несколько раз простыню, я подняла подол платья, которое мне выдали утром и легла.
— Да я смотрю, ты за ночь ты ума набралась, — улыбнулась старуха. Я не ответила. — Будет больно, но быстро. Примерно, как в первый раз.
И глумливо захохотала. В её рту не было больше половины зубов, но этот факт её нисколько не смущал. Она достала длинную кривую иглу, скорее даже крючок, и продела в неё тонкую прозрачную нить. Мне не хотелось смотреть на приготовления, но взгляда я отвести не могла. Анна, повинуясь старухе, опять легла поперёк меня и схватила мои ноги.
— Не хочу, чтоб ты пнула меня в самый неподходящий момент, — пояснила она. — Зубов у меня не так много, и все мне дороги.
Я зажмурила глаза, почувствовав, как в меня проникают узловатые холодные пальцы. Больно было так, что слёзы брызнули, а ведь не хотела же плакать. Боль от иглы, острая, но скоротечная мучила меня не так, как старухины руки. Наконец все закончилось. Старуха одобрительно похлопала меня по голой ляжке, а Анна свернула чуть испачканную кровью простыню.
— Молодец, умница. Пару дней никаких прогулок. Сейчас настой дам, крепче спать будешь.
Спать, это хорошо. Во сне никаких проблем, а время идёт быстрее. Я приникла к бутылочке со снадобьем и завернулась в одеяло, не дожидаясь, когда женщины уйдут.
В следующие дни не происходило ничего заслуживающего внимания. Я ела и спала, пару раз меня выпускали в сад погулять. Тогда я прижималась лицом к решетке ограды и подолгу стояла так, ловя удивленные взгляды прохожих. Там, за забором, была свобода. Я не понимала, зачем она мне вообще нужна, но сердце упорно рвалось к ней. Мысли о Назаре я эгоистично гнала прочь — слишком больно, не сейчас, может быть позже…не думать легче. Стояла я так до тех пор, пока из дома не выходила Анна и не гнала меня, причитая, внутрь, в тепло, есть. Кормили меня столько, что я уже всерьёз опасалась, что готовят меня не в постель, а на убой.
— А меня не будут учить там этикету? Кому кланяться, кого как называть, какой вилкой что есть? — спросила я у Анны.
— Да что вы, от вас женщин с той стороны никто такого не ждёт. Наоборот, все ждут, что вы их удивите. Перенимать будут ваши привычки, просить вас дать имена своим детям. Вы же диковинка, которую в наш мир раз в сто лет заносит.
Что ж, даже так. Теперь хоть понятно, почему многие их имена до боли похожи на наши. От тоски я села и стала проговаривать знакомые мне русские имена, вспоминая, как именно я напрягала язык и сам рот во время занятий с бабушкой. Поначалу получалось криво, а затем уже привыкший к речи язык освоился. Увлекшись, я стала думать, какое бы имя выбрала своему первенцу, но быстро одернула себя.
Наконец, настал день икс. С утра мне привезли наряды. Одно из платьев я надела сразу. Хвала богам, несмотря на то, что этот мир застрял в странном подобии средневековья, ни корсеты, ни кринолины тут не носили. Платье было длинным, но простым, в пол. Квадратный вырез на груди, лёгкий кружевной платок на волосы. Рукава были просторными и собирались у запястья складками. Платье было насыщенного винного цвета, и мои карие глаза с ним казались глубже, темнее, словно вишни, а отросшие уже каштановые волосы отдавали лёгкой рыжиной. Я подошла ближе к зеркалу. Да, я нравилась себе. Худоба и болезненная измученность покинули меня, я цвела и пахла. Приятно, надо признать пахла. И это было ужасно. Я хорошею с каждым днём, а Назар остался лежать на горе.