Девятая глава
Поначалу ребенок, растущий в моей утробе, не доставлял мне никаких хлопот. Единственным ощутимым неудобством был отказ от старухиного зелья. Боюсь, я уже сильно к нему привыкла и не могла спать целую неделю, лишь вырубаясь в самые неподходящий моменты и на непродолжительный срок. Порой я забывала о том, что беременна. Сон — это единственное, что занимало мои мысли. Он был недостижим. Даже о Назаре я думать не могла, пребывая в постоянно подвешенном состоянии. Голова кружилась, а короткие минуты, что я забывалась сном, были больше похожи на обморок.
— Да сколь же можно себя мучить! — всплескивала руками Анна. — Дай только знак, я тут же побегу на рынок, а если Ханны там нет, так из-под земли достану.
— Ты не понимаешь, — отвечала я. Собственный шёпот отдавался набатом в голове. — Это очень сильный отвар. Возможно даже наркотик, а я, как бы не ненавидела ситуацию, в которую попала, вреда ребёнку не желаю. Он же не виноват.
— О боги, да какой же вред с травок? То ж не травить плод, не с крыши прыгать, не в кипятке сидеть.
Я отмахивалась, она все равно меня не понимала. Эту неделю я провела в полной изоляции, император, насторожившись, даже присылал Карагача и личных лекарей. Они в отличие от Ханны лезть под юбку не стали, но тоже оставили кучу склянок. Анна готовилась подлить это в мою пищу, я не знала, что делать с её упорством.
— Анна, — наконец сказала я. — Мы, женщины с другой стороны, немного другие, чем вы. Раньше я без страха пила ваши травы, потому что не берегла свою жизнь. Но если я начну пить их сейчас, то могу скинуть ребёнка. Ты этого хочешь?
Анна испуганно затрясла головой, а все склянки и банки выбросила лично. Для неё возможность причинить вред ребёнку внутриутробно ограничивалась лишь несколькими факторами. Недоедание, физические нагрузки и умышленный вред. Все уродства или болезни, с которыми могли рождаться дети, объяснялись судьбой, либо карой за проступки.
Через неделю я упала в постель и проспала почти сутки. Проснулась посреди ночи, ощутив адский голод. Такой, что не было сил терпеть. Анна, утомившаяся моей бессонницей, тоже уснула, в комнатах никакой еды не было, лишь разведённое водой вино в графине, заткнутом деревянной пробкой. Я поддела шаровары под платье, накинула тёплый халат и взяла подсвечник с зажжённой свечой. Отперла засов и вышла в коридор. Охранник у моих дверей вскинулся, бдит. Вытянулся в струнку.
— Госпожа? — голос звучал удивлённо. Ещё бы, из комнаты я выбиралась редко и под конвоем. — Что-то случилось? Кликнуть стражу, звать лекарей, будить императора?
— Притормози, не надо никого будить.
— А что же тогда?
— Где кухня, знаешь? — доверительным шепотом спросила я.
Дворец спал. Ошарашенный охранник не стал со мной спорить, видимо, побоялся и повёл темными коридорами на кухню. Мы спустились на первый этаж, прошли лабиринтом пустых комнат. Кухню я издали учуяла по запаху, желудок сжался. Я не помнила, когда ела последний раз. В большой тёмной комнате было тепло. Огонь тлел в двух больших очагах, в каждом из них стояло по несколько горшков, дарила тепло раскаленная печь для выпечки. Несмотря на столь поздний час, у стола стояло две девушки. Они месили тесто, руки их были по локти в муке и работали споро, сноровисто. Увидев меня, они остановились.
— Нет-нет, не обращайте внимания, работайте, — махнула рукой я, но они продолжили изображать изваяния.
Из кладовой выпорхнула толстая баба и тоже замерла.
— Госпожа? — удивлённо спросила она.
— Кушать хочется очень, — пожаловалась я.
Толстуха усадила меня за соседний стол. Девушки отмерли и продолжили месить тесто, даже боясь смотреть в мою сторону. Спины их были прямы, как палки.
— Чего желаете?
Я желала всего и сразу. Ломтями ела соленый сыр, разогретые для меня овощи, оставшиеся с ужина, мясо. Съела кусок сладкого пирога и запила все это двумя стаканами молока.
— Изумительный пирог. Вы не могли бы включать его в мой завтрак?
— Да, конечно, — повариха зарделась от немудреной похвалы.
Я вернулась к себе и вновь уснула. С тех пор дело пошло на лад. Я стала много спать и много есть. Но вскоре подобный образ жизни мне наскучил. Я томилась в своей клетке и не знала, чем себя занять. На улице, как назло, стояли трескучие морозы, и Анна наотрез отказывалась меня выпускать.
— Ну, Анечка, милая, чем же мне заняться? Я даже по дворцу гулять не могу, боясь встретить Айю.
— Я подумаю, — поджала губы она.
Ночные прогулки на кухню остались нашим секретом. Меня, моего вечного ночного стража, постовых и многочисленных поварих. Ни одна из них не проболталась даже Анне, удивительно. Эти походы за едой стали моей отдушиной. Я не боялась встретить никого из королевской семьи — им и в голову не пришло бы выходить в холодный коридор и идти за чем-то самому, когда можно вызвать слугу. Я сдружилась с поварней, благодаря мне они стали мягче к Анвару. И хотя его я не встречала, они клялись и божились, что его бока заметно округлились.