И когда они впервые посетили Шеверелл-Манор, он понял, что это тот дом, в котором он хотел бы жить. Дом простерся перед ним в мягком сиянии осеннего солнца, когда тени уже стали удлиняться, а деревья, лужайки и камень стен обрели особую интенсивность цвета в лучах умирающего солнца, так что казалось – лишь на миг, – что дом, сад, огромные, кованого железа ворота замерли в спокойном, почти неземном совершенстве света, формы и цвета, от которого сжалось его сердце. В конце визита, обернувшись и бросив последний взгляд на дом, Джордж произнес:
– Я хочу купить этот дом.
– Что ж, возможно, когда-нибудь ты его купишь.
– Но никто не продает такие дома. Я бы не продал.
– Большинство не продает. Некоторым приходится.
– Почему, дедушка?
– Кончаются деньги, не на что дом содержать. Или наследник заработал миллионы в Сити и утратил интерес к наследству. Или может так случиться, что наследник погиб на войне. Класс землевладельцев почему-то предрасположен к тому, чтобы гибнуть в войнах. Или же такой дом теряют из-за глупости: женщины, азартные игры, пьянство, наркотики, биржевые спекуляции, расточительство. Никогда не знаешь, в чем причина.
Но в конечном счете случилось так, что несчастье владельца позволило Джорджу приобрести этот дом. Сэр Николас Крессет разорился в 1990-е годы, во время краха Ассоциации Ллойда. Джордж узнал о том, что дом выставлен на продажу, более или менее случайно, наткнувшись на статью в финансовой газете о главах входивших в Ассоциацию синдикатов, пострадавших более всего; среди других имен ему сразу бросилась в глаза фамилия «Крессет». Сейчас он уже не помнил, кто был автором статьи – какая-то женщина, сделавшая себе имя журналистскими расследованиями. Статья показалась ему недоброй. Она фокусировала внимание не столько на невезении, сколько на глупости и жадности пострадавших. Он быстро предпринял нужные шаги и приобрел Манор, жестко торгуясь и твердо зная, какие предметы собственности он желает купить вместе с домом. Самые лучшие картины были отложены для аукциона, но Джордж стремился завладеть вовсе не ими. Еще тогда, мальчиком, в первое посещение Шеверелл-Манора, его взгляд привлекло содержимое дома, и именно это содержимое ему хотелось получить, в том числе кресло в стиле королевы Анны. В тот первый визит он немного обогнал деда и, первым войдя в столовую, увидел кресло. На нем он и сидел, когда в комнату вошла девочка, некрасивая, серьезная, казалось, ей всего лет шесть, никак не больше. На ней были бриджи для верховой езды и блузка, открывавшая шею; она подошла к Джорджу и сказала агрессивным тоном:
– На этом кресле не разрешается сидеть.
– Тогда вокруг него должен быть натянут шнур.
– Тут должен был быть шнур. Обычно он тут натянут.
– Ну а сейчас его нет. – Секунд пять они пристально смотрели друг на друга, потом Джордж встал.
Ни слова не говоря, девочка с удивительной легкостью перетащила кресло через шнур, отгораживавший столовую от узкой полосы, выделенной для прохода посетителей, и сама решительно на него уселась. Ее ноги свисали с кресла, не доставая до пола. Она снова пристально уставилась на Джорджа, словно говоря: «Попробуй только возражать!» – но вместо этого спросила: