– Надеюсь, что мистеру Харрису никогда не случалось прибегать к таким крайностям.
Кроуфорд сделал большой глоток из своего стакана.
– О, он поступил гораздо хуже!
В его тоне не было ни капли юмора. Его губы искривились в злобном оскале; мне даже показалось, что он знаком с этим «гораздо худшим» на своем опыте.
Нам принесли заказанное. Кроуфорд тут же набросился на свое блюдо. Чтобы не показаться невежливым, я сделал над собой усилие, чтобы подражать ему, но еда не лезла мне в горло.
– Превосходно, не правда ли?
Вытерев губы, он покончил со своим вином.
– Итак, к делу, Дэвид: мистер Харрис хотел бы встретиться с вами как можно скорее.
Ни за что бы не поверил, что дела могут решаться так быстро. Мысленно я снова вернулся к обувной коробке, содержимое которой недавно изучал, уединившись в своей комнате.
– То есть?
– Какой у нас сегодня день? Четверг? Начиная с этого уикенда, если вы сможете.
– Вы это серьезно?
– Совершенно. Не выдам никакой тайны, сказав вам, что у мистера Харриса в последние годы некоторые проблемы со здоровьем. Он живет, так сказать, вдали от мира и очень редко куда-нибудь выходит. Но утешьтесь, ему уже лучше. Он чувствует, что готов наброситься на съемки нового фильма… даже отдавая себе отчет, что тот будет для него последним.
Почти за пятьдесят лет своей карьеры Харрис снял только девять фильмов; почти все они со временем признаны шедеврами. Он слыл настоящим маньяком, одержимым совершенством, контролирующим все от альфы до омеги и часто лгущим своим продюсерам, чтобы скрыть от них свой художественный выбор или финансовые нестыковки киносъемок. Его последнее известное интервью было посвящено фильму, который вышел семь лет назад. С тех пор больше ничего. В нескольких статьях о нем писали как о мизантропе, окончательно отошедшем от киноиндустрии, место добровольного затворничества которого держится в секрете. Его имя регулярно упоминается в связи с какими-то проектами, но всякий раз довольно быстро обнаруживается, что это всего лишь слухи. Вот почему оптимизм Кроуфорда вызывал у меня сомнения. Харрису сейчас должно быть ни много ни мало примерно столько же лет, как ему. Подготовительные периоды его произведений могли длиться многие годы, а съемки – от шести до двенадцати месяцев. Я плохо представлял себе, как можно в таком возрасте ввязаться в настолько изнурительную авантюру.
– У Уоллеса есть владения в Массачусетсе, восхитительное место. Он очень редко оттуда выезжает. Вот почему вам нужно будет поехать к нему, если, конечно, вы принимаете его предложение.
Как я мог от такого отказаться? Вот уже столько лет я не написал ни одной строчки, достойной называться строкой, и унижался до подработок лишь ради заработка. Однако я ни одного мгновения не думал о своей карьере. Я был заворожен Харрисом – этим человеком, который был для меня незнакомцем, но тем не менее, представлял собой часть истории моей семьи. Мне было нужно с ним встретиться, у меня не было выбора.
Кроуфорд принял мой незаметный кивок как согласие.
– Хорошо. В настоящий момент сотрудничество между вами просто предполагается. Еще ничего не сделано.
– Понимаю.
– Знаю, о чем вы думаете, Дэвид. Уоллеса при всем желании не назвать человеком, с которым легко. В течение своей карьеры он вымотал многих сценаристов; некоторые сотрудники просто-напросто… развернулись и ушли. Иногда он может быть непредсказуем в своих реакциях. Вполне возможно, что, когда вы встретитесь, он не произведет на вас особенно позитивного впечатления. Не полагайтесь только на внешнее. Это исключительный человек. И как все исключительные люди… В конце концов, разве кому-то интересно узнать, были Пикассо или Микеланджело приятны в общении или нет? Как по-вашему?
От дальнейшего у меня осталось только смутное воспоминание. Кроуфорд, любезный и красноречивый, сыпал забавными историями. Он говорил о фильмах и сценариях, в которых поучаствовал, о встречах с великими звездами «золотого века» Голливуда и двух романах, которые издал в 60-х, правда, не имевших большого успеха. Наш обед продолжался не больше часа.
Только выйдя из ресторана, я понял, что мы ни разу не произнесли имя моей матери.
3
Моя мать… О ней у меня не было никаких воспоминаний. Когда она пропала без вести, мне был всего год от роду. Для большинства тех, кто еще помнит о той эпохе – конец 50-х, период великих голливудских творений, – Элизабет Бадина – всего лишь имя. Имя молодой актрисы, которая таинственным образом исчезла во время съемок «Покинутой» – третьего фильма Уоллеса Харриса.