Она не замужем, и детей у нее нет. Не то чтобы она не хотела, просто так получилось.
Она не упивается жалостью к себе, она знает, что сама ответственна за свою судьбу. Но в последнее время что-то изменилось. Она увлеклась самокопанием, она задумывается о том, кто она, анализирует свой образ мыслей в попытках понять, как ее угораздило. Она вспоминает, что с детства всегда стояла и наблюдала за проходящей стороной жизнью, ожидая, что и она вот-вот вольется, заживет сама. Она все время ждала понедельника, чтобы начать жить заново. Наступал понедельник, но не такой, которого она ожидала, и она ждала следующего, надеясь, что он-то будет другой. Что ж, теперь точно все по-другому.
Исчезать физически не больно – эмоционально это гораздо сложнее вынести.
Три года назад, когда она начала реально растворяться в воздухе, ей то и дело говорили: «Я тебя не видел». Или: «Я не заметил, как ты проскочила». И чем дальше, тем хуже, и это тревожило ее. Во время беседы коллеги, бывало, прерывались, чтобы повторить ей все с самого начала, будто она только что подошла, хотя она все время была рядом. Ей надоело напоминать им. Она стала ярче одеваться, покрасила волосы, говорила громко, вступала в дискуссии, нарочно топала, когда ходила, – шла на все, дабы выделиться. Ей хотелось брать людей за головы и насильно поворачивать к себе – лишь бы ее заметили, посмотрели ей в глаза. Впору было закричать: посмотрите же на меня! Ее то и дело игнорировали возле барных стоек, в очередях, повсюду.
В худшие из дней она возвращалась домой совершенно отчаявшись. Она смотрелась в зеркало, дабы убедиться, что она еще существует, и носила с собой карманное зеркало на тот случай, когда ей казалось, что она растворилась без остатка.
Она была своим злейшим врагом. Если ей улыбались, оказывали иные знаки внимания, заговаривали с ней или приглашали куда-нибудь, она вцеплялась в эту возможность зубами, становилась назойливой и навязчивой. Стараясь удержать людей, убедиться, что она им нравится, она добивалась только отвращения. Сознавая, что ведет себя, мягко говоря, странно, вины за собой она не ощущала. Она изголодалась по компании, по вниманию посторонних – не коллег и не родственников, – так что, когда ей выпадал шанс полакомиться новым знакомством, она торопливо и жадно заглатывала его большими кусками, потому что не знала, долго ли придется ждать следующего. Не сразу она догадалась, что навязчивость отпугивает людей и мешает продолжению отношений.
Она выросла в Бостоне и переехала в Нью-Йорк. Она думала, что город в восемь миллионов жителей – это идеальное место, чтобы завести друзей, найти любовь, начать новую жизнь. Но оказалось, что чем больше людей вокруг, тем более одинокой она себя чувствует, потому что среди чужих одиночество усиливается.
Она работает в KPMG. Это международная финансовая компания со 150 тысячами сотрудников в 156 странах. Ее офисное здание находится на Парк-авеню, где у нее почти три тысячи коллег, которые плохо ее видят. Психоаналитики разобрали ее детство по кирпичикам, стараясь отыскать причину. Она была единственным обожаемым ребенком эксцентричных родителей. Ее отец-композитор и мать-скрипачка познакомились на концерте Бостонского симфонического оркестра на музыкальном фестивале в Танглвуде летом 1959 года. В раннем детстве она объездила с ними весь мир. Она была центром их вселенной. Они водили ее в театры, музеи, на балет, оперу, брали с собой в гости к друзьям-артистам. Там она бывала самая младшая, но никто не обращался с ней покровительственно, свысока, и взрослые при ней могли обсуждать любые вопросы. Она все видела и слышала.
Она знала, что ее любят и обожают. Она чувствовала это. Ее хвалили. В компании родителей и их друзей она расцветала – в их компании, где она была дома. Но в собственной жизни все оказалось сложнее. Заводить собственные знакомства вне этого мира было не так просто. В школе, в колледже, на работе, в жизни общение у нее не ладилось.
Родители обвиняли себя. Говорили, что надо было раньше поощрять ее к самостоятельности и воспитывать, как воспитывают всех обычных детей – укладывать в восемь вечера и поднимать в семь утра, а не таскать по театрам и богемным вечеринкам за полночь. Напрасно они брали ее с собой на гастроли, напрасно она простаивала ночи напролет в очередях за билетами в Карнеги-холл вместо того, чтобы ездить со сверстниками в летние лагеря. Когда она говорила им, что никогда ей не было так хорошо, как в те дни и ночи, что она проводила среди их друзей, они только тревожно переглядывались. Это все их вина. Они вырастили ее такой.