Этой ночью девушки веселились в клубе «Тру» в отеле «Дворец Цезаря». После пяти шотов с «Бейлис», «Калуа», амаретто и взбитыми сливками Натали споткнулась на вип-танцполе и полетела прямо в руки Шона Диксона, промоутера клуба и самого великолепного мужчины, которого она когда-либо встречала. Коротко стриженные кудрявые волосы, смуглая кожа орехового оттенка, этот крепкий парень двигался как настоящий танцор. Весь складный, ладный, ловкий. О да, Шон Диксон был весьма ловок.
Он сказал:
— Мне нравится твоя улыбка, малышка.
Да, конечно. Ее улыбка, ага, а не розовое платье, которое, как вторая кожа, обтягивает ее бедра и задницу.
Она ответила:
— Спасибо. А мне нравятся твои глаза.
Сейчас светло-карие, эти глаза тут же ее зацепили, пронизали насквозь — такие они были острые. Он купил ей еще выпить, и они болтали обо всем и ни о чем. О первом темнокожем президенте, о плюсах и минусах поедания теста для печенья, о ее работе в Оклендском музее Калифорнии.
Ей нравилась его уверенность.
Ему понравилось, что она упомянула Марлона Брандо из «Апокалипсис сегодня».
А потом они отправились в его номер на восьмом этаже. Он коснулся ее кожи, и она замерцала словно серебряная пыльца на крыльях бабочки, засверкала, как золотые лучи, пробивающиеся через хрустальные капли дождя. Она задержала дыхание, когда садилась на него верхом — боялась, что выдаст себя. Боялась, что сумасшедшее возбуждение, бегавшее по ее венам, вырвется наружу. Ее радость — вещь хрупкая, как тончайший фарфор, повисший над пропастью. Радость — чувство для нее новое, редкое.
Натали было двадцать девять лет, и все в ее жизни всегда шло наперекосяк. Видимо, и с этой ночью будет также?
Так что она затаила дыхание.
— Останешься на ночь? — спросил Шон, после того как они занялись любовью.
Обеспокоенная, Натали глянула в окно и представила, как ее подруги бродят по окрестностям и ищут ее. А потом в этом же окне она увидела, что все вокруг сияет, словно драгоценный камень. И мир показался ей таким… живым.
— Мои подруги, — сказала она. — Они, наверное, с ума сходят.
— Да уже почти три часа ночи. С ума они уже сошли, а теперь накрутили бигуди и лежат в постели.
Шон засмеялся и погладил ее по руке.
— Ну, детка, оставайся.
Она попыталась рассмеяться.
— Может, ты и прав.
— Да просто позвони им, чтобы не переживать. Где вы остановились?
Она схватила свой сотовый телефон с тумбочки.
— «Серкус-Серкус».
Он фыркнул.
— Серьезно? Это же помойка, а не отель.
Натали набрала номер Эйвери.
— Шестьдесят долларов за ночь. Отличный вариант, когда все еще выплачиваешь кредит за обучение.
Кредит этот она никогда не брала — родители Натали были весьма обеспечены, но Шону об этом знать необязательно.
Эйвери не отвечала. Джей и Зоуи тоже. Так что Натали оставила сообщение на автоответчике, а потом написала в групповой чат:
Я в порядке! С Шоном в «Цезаре». Увидимся утром!
Той ночью Натали перестала задерживать дыхание.
Той ночью Натали мерцала, словно серебряная пыльца на крыльях бабочки, сверкала, как золотые лучи.
Утром она снова позвонила Эйвери. На этот раз подруга ответила:
— Ого, то есть ты все-таки решила сообщить нам, что жива-здорова.
Слова Эйвери выскользнули из трубки и обвились вокруг ее шеи. Но она проигнорировала напряжение и гнев, нарастающие где-то животе.
— Скоро буду.
Она доехала на такси до их отеля за пятнадцать минут. Оказавшись в задымленном казино, она поднялась в номер. Подруги ничего ей не сказали, поэтому она отправилась в ванную, чтобы переодеться в шорты, майку и кроссовки «Вэнс». Она долго собирала волосы в хвост, понимая, что, когда выйдет, ей придется что-то сказать подругам.
Давай уже выходи…
Она вышла из ванной и оказалась в комнате. Скрестив руки на груди, она встала перед телевизором.
— Может, вы что-нибудь уже скажете?
Эйвери, сидевшая на полу, листала «Космополитен». Зоуи на кушетке красила ногти на ногах. Джей, лежавшая на одной из широких кроватей, делала вид, что спит. Не чувствуя ни ног, ни лица, Натали сказала: