– Если нам понадобится помощь, я непременно обращусь к вам как к моему другу и ее другу, как к моему и ее брату.
Она замолчала, притянула меня ближе к себе – бесстрашное, благородное создание! – как сестра коснулась моего лба губами и обратилась ко мне по имени:
– Господь да благословит вас, Уолтер! Подождите здесь и постарайтесь успокоиться. Ради нашего общего блага теперь мне лучше удалиться. Я посмотрю с балкона, как вы поедете.
Она вышла из комнаты. Я повернулся к окну, за которым увидел лишь унылый пустынный осенний пейзаж. Мне было необходимо собраться с силами, прежде чем, в свою очередь, покинуть эту комнату навсегда.
Прошла минута, едва ли больше, когда я услышал звук тихо отворившейся двери и шелест женского платья. Сердце мое бешено забилось, я обернулся. С дальнего конца столовой ко мне приближалась мисс Фэрли.
Она остановилась в нерешительности, когда наши взгляды встретились и она поняла, что мы в комнате одни. Затем с мужеством, которое женщины так часто теряют, столкнувшись с малыми испытаниями и так редко – с крупными, подошла ко мне ближе, необычно бледная и необычно спокойная, пряча что-то в складках своего платья.
– Я ходила в гостиную, чтобы взять вот это, – проговорила она. – Это будет напоминать вам о вашем пребывании в Лиммеридже, о друзьях, которых вы здесь оставляете. Вы говорили мне, что я делаю успехи, когда я рисовала этот пейзаж… И вот я подумала: может быть, вам будет приятно…
Она отвернулась и протянула мне свой рисунок беседки, в которой мы встретились с ней впервые. Бумага дрожала в ее руках, когда она протягивала мне рисунок, и задрожала в моей, когда я его взял.
Я боялся выдать свои чувства и только ответил:
– Я никогда не расстанусь с ним, всю мою жизнь этот рисунок будет самым дорогим сокровищем для меня. Я чрезвычайно благодарен вам и за него, и за то, что вы не дали мне уехать, не простившись с вами.
– О, – сказала она простодушно, – могла ли я поступить иначе после того, как мы с вами провели столько счастливых дней вместе!
– Эти дни, может статься, не вернутся больше никогда, мисс Фэрли, наши жизненные пути расходятся. Но если когда-нибудь настанет время, когда преданность всего моего сердца, всей моей души и все мои силы смогут дать вам минутное счастье или избавить вас от минутного горя, вспомните о бедном учителе рисования, который учил вас. Мисс Холкомб обещала мне это, обещаете ли это и вы?
Грусть расставания тускло мерцала в нежных голубых глазах ее, наполненных слезами.
– Обещаю, – с трудом выговорила она. – О, не смотрите на меня так! Я обещаю вам это от всего сердца.
Я осмелился подойти к ней ближе и протянул руку со словами:
– У вас много друзей, которые любят вас, мисс Фэрли. Ваше будущее счастье является предметом надежд многих из них. Могу ли я сказать при расставании, что оно также является предметом и моих надежд?
Слезы заструились по ее щекам. Одной рукой она оперлась о стол, чтобы удержаться на ногах, а другую подала мне. Я взял ее и крепко пожал. Голова моя склонилась над этой рукой, слезы мои упали на нее, губы мои в эту последнюю минуту прижались к ней – не с любовью, о нет! – с агонией отчаяния.
– Ради бога, оставьте меня! – проговорила она слабым голосом.
С этими умоляющими словами вырвалась тайна ее сердца. Я не имел права слышать их, не имел права ответить на них; эти слова, во имя ее святой беззащитности, изгоняли меня из комнаты. Все было кончено. Я выпустил ее руку из своей. Я больше ничего не сказал. Слезы скрыли ее от моих глаз, я отер их, чтобы взглянуть на нее в последний раз. В изнеможении она села в кресло, положила руки на стол и устало опустила на них свою прелестную головку. Один прощальный взгляд – и дверь закрылась, бездна разлуки разверзлась между нами… Образ Лоры Фэрли отныне стал для меня лишь воспоминанием прошлого.
Рассказ продолжает Винсент Гилмор
(поверенный на Ченсери-лейн)
Я пишу эти строки по просьбе моего друга мистера Уолтера Хартрайта. Их назначение в том, чтобы запечатлеть некоторые события, существенно повлиявшие на судьбу мисс Фэрли и происшедшие уже после отъезда мистера Хартрайта из Лиммериджа.
Нет нужды сообщать здесь, являюсь ли я или нет приверженцем обнародования этой достопримечательной семейной истории, важная часть которой предстанет перед читателями в моем повествовании. Мистер Хартрайт взял на себя ответственность за это обнародование, и, как станет очевидно из обстоятельств, о которых здесь будет рассказано, он вполне заслужил право, если таково его решение, поступать по своему усмотрению. Для претворения в жизнь его намерения поведать эту историю читателям наиболее правдивым и занимательным образом необходимо, чтобы ее рассказывали по ходу дела именно те лица, которые имели в описываемых событиях непосредственное участие. Вот чем объясняется мое появление здесь в роли рассказчика. Я присутствовал в Лиммеридже во время короткого пребывания сэра Персиваля Глайда в Камберленде и был очевидцем важных событий, происшедших, пока он оставался в доме мистера Фэрли. Вот почему свой долг я вижу в прибавлении новых звеньев к цепи событий, а начну я свой рассказ с того самого места, на котором его прервал мистер Хартрайт.